Конец «Графа Монтекриста»
Шрифт:
— Откуда, откуда! Вот, смотри!
Ребята, дружно накалившись, с трудом отодвинули толстое бревно, под которым оказалась хорошо замаскированная яма. В ней, к великому удивлению Петра, действительно лежали настоящие немецкие автоматы, гранаты и патроны. Как потом объяснили Петру мальчики, они раздобыли это оружие еще в 1941 году, подбирая его в различных, местах, где происходили бои. Оружие это дети хранили тайком от взрослых и, что особенно удивило Петра, великолепно его освоили. Они тут же мгновенно разобрали и собрали по частям автомат, показали Петру гранаты трех систем и объяснили разницу в их устройстве. На вопрос Петра, зачем они хранят это оружие, ребята ответили,
Разговор затянулся и принял непринужденный характер. Потом Мишка, вспомнив о материнской угрозе, сбегал домой, оставив Петра с товарищами, но вскоре возвратился. Когда Петр спросил его, не разболтал ли он дома об их знакомстве, Мишка обидчиво ответил:
— Что я, девчонка, что ли, языком трепать?
Убедившись, что имеет дело с надежным народом,
Петр посвятил ребят в существо своей задачи. Он решил привлечь их к делу, использовав мальчиков для дневной разведки. Появление детей у железнодорожного полотна, естественно, не могло вызвать особых подозрений.
Когда он объяснил ребятам, что от них требуется, они восторженно приняли его предложение. Было решено, что трое мальчиков дойдут в разведку, Мишка будет дежурить у места, где зарыта мина, и при приближении поезда подаст знак Петру, который будет прятаться в лесу, непосредственно примыкающем к железнодорожному полотну.
Сумрачный осенний день стоял над лесом, в котором залег Петр, не сводя глаз с маленькой фигурки Мишки, разгуливавшего у самого полотна железной дороги. Остальные ребятишки еще не вернулись с разведки. За те два часа, что Петр и Мишка дежурили на своих местах, немецкая патрульная дрезина проехала мимо два раза. В первый раз немцы не обратили внимания на крестьянского мальчики, бродившего с лукошком в руке вдоль железной дороги. Во второй раз Мишка, заслышав стук приближавшейся дрезины, залег в канаве и вообще не был замечен.
Лежа на влажной земле, Петр вдруг услыхал далекий, неясный шум. Отсюда, из лесу, было трудно определить по шуму, идет ли это дрезина или поезд. Петр напряженно вглядывался в то место, где стоял Мишка. Мгновение — и Мишкино лукошко, как было условлено, взлетело вверх. Приближался поезд, была дорога каждая секунда. Петр вскочил и бросился изо всех сил бежать к мине. Пружину и запал он держал в руках. Прыгнув на полотно, он мгновенно разрыл гравий, поставил запал и приладил пружину. Поезд, который шел с большой скоростью, уже показался из*зя поворота рельсовых путей. Пыхтящий паровоз, грозно постукивая на стыках, шел прямо на Петра. Мишка, как ему и следовало поступить, успел за эти несколько секунд убежать в лес, откуда, задыхаясь от волнения, следил за событиями. В самую последнюю минуту Петр успел отбежать от полотна железной дороги. Не оборачиваясь, огромными прыжками он бросился в лес. В тот самый миг, когда он достиг наконец опушки леса, раздался страшный взрыв, от которого задрожала земля. Петр с размаху бросился наземь. Через короткое время раздался второй взрыв, за ним третий, четвертый, и началось нечто невообразимое. По количеству взрывов, следовавших один за другим, по огромному столбу черного дыма, заслонившему место происшествия и по перемежающемуся треску, Петр понял, что взорван большой эшелон с боеприпасами, среди которых есть и фугасные бомбы и артиллерийские снаряды.
Когда
Определив, что в эшелоне было примерно семьдесят товарных вагонов, Петр направился в обратный путь. Мишка провожал его несколько километров. Потом Петр остановился, молча обнял мальчика, поцеловал его и сказал:
— Ну, спасибо. Рокоссовский! Выполнили мы с тобой задание. Теперь можешь играть дальше.
— Не буду я больше играть, — тихо ответил Мишка. — Я теперь партизаном хочу быть. Всамделишно немцев бить.
— Подожди, — ответил ему Петр. — И это придет. Пока «играй». Оружие ваше берегите: оно еще пригодится. Погоди, будем немцев бить, Рокоссовский. Жди только моего сигнала. А я, брат, еще приду. Ты отбери пока ребятишек: понадежнее да с ними работу проведи. Словом, назначаю тебя здесь нашим ребячьим уполномоченным Понял?
— Понял, — ответил Мишка.
— Ну вот и все. Пока меня нет, вы только играйте. Приду — вместе работать будем. Без меня ничего не делать!
— Есть без вас ничего не делать, — вытянулся Мишка. — Есть играть до вашего прихода. Есть быть ребячьим уполномоченным.
— Правильно! — коротко и нарочито резко произнес Петр и зашагал к себе.
Он вернулся в отряд уже к вечеру. Еще километра за два до стоянки отряда он наткнулся на Галю, беспокойно бродившую взад-вперед по тропинке. Она поджидала его.
«Жена, — сказал сам себе Петр, завидев издали ее фигуру. — Жена…»
И от того, что он произнес это слово — жена — в применении к Гале, сразу потеплело на душе, и, забыв про страшную усталость, он, как мальчик, радостно бросился к ней.
— Женушка, Галка! — шепнул он ей, крепко ее обнимая.
Она ничего, не произнесла в ответ, но по ее побледневшему лицу, по тому, как мелко и непрестанно дрожали ее губы, Петр понял, чего стоила ей эта двухдневная разлука.
Уже на рассвете в лесу (в землянке было душно, и обоим не спалось в эту ночь) они сидели, тесно обнявшись, на старой, сваленной ветром сосне. И впервые после того, как они стали мужем и женой, Галя заговорила о будущем.
— Петя, — сказала она. — Ну вот, кончится война, кончим мы партизанить, что будем делать? Где будем жить?
— Дома, — простодушно ответил Петр, разумея под домом родной городок.
— Учиться начнешь? — осторожно спросила она, деликатно подводя его к тому вопросу, который ее беспокоил.
— Не знаю. Еще не думал, — ответил Петр, обрадовавшись, что в темноте Галя не заметит, как он покраснел. — До этого еще дожить надо.
— Доживем, Петя. — произнесла она. — Факт, доживем! Очень нужно дожить. А я уже теперь думаю, как тогда жить будем.
— Ну как? Как все люди живут…
— Люди живут по-разному… Разные бывают люди.
— Нет. — уверенно сказал Петр. — Нет, не может быть! После такой войны, после такого горя… Нет, Галчонок, зря ты это. Люди будут хорошо, правильно жить. Конечно, я говорю про наших, советских людей. Возьми, к примеру, хоть меня. Я ведь знаю: ты еще боишься за меня. Верно ведь, боишься?
— Нет, Петя, не то что боюсь…
— Ничего, говори уж прямо. Ну, не боишься, так побаиваешься.
Галя промолчала. Она действительно побаивалась, но не хотела сказать об этом.