Конец игры
Шрифт:
Асвирам пытался ещё что-то возражать, но его голос утонул в хоре возмущённых выкриков.
Сразу несколько рук схватили валяющееся в неестественной позе тело и перевернули его на спину. Одежду, волосы и половину лица покрывала густая пыль.
— Эй, помнишь, когда мы его тащили, в руках было что?
— Не! Точно не было.
— А сейчас есть! Вон смотри, в кулаке что-то!
— Я ж говорю, колдун!
— Давай-ка посмотрим…
Первое, что почувствовал Сфагам, возвращаясь в свое тело, было то, что кто-то пытается разогнуть пальцы его левой руки, где был зажат талисман Регерта. Едва узнав вернувшуюся душу, тело мгновенно отреагировало на автоматические команды, будто только и ждало момента. Человек, пытавшийся разогнуть пальцы Сфагама, с воплем отлетел в сторону, а остальные в ужасе попятились. Сфагам открыл глаза. На него смотрело множество чужих глаз, в которых читались удивление, страх и ненависть.
— Я
— Драться хотите? — Сфагам обвёл взглядом обступивший его людей.
— А вот разберёмся, что ты за птица, тогда и посмотрим! — злобно ответил стоящий ближе всех мужик, сделав, на всякий случай шаг назад.
— Я монах. Проезжал через ваши края по своим делам. Ничего плохого вам не сделал, и делать не собираюсь. А у вас-то что происходит?
— Будто не знаешь!
— Сам же наколдовал! — загудели голоса.
— Погодите! Давайте расскажем!… — вперёд пробился Асвирам — седой, небольшого роста человек лет пятидесяти. — Восемь лет назад здесь прошла болезнь. Все деревни почти вымерли. Тогда тоже видели Маленького Тарпа с флейтой. И вот вчера опять началось…
— Что за болезнь? — быстро спросил Сфагам.
— Сначала жар, потом холод, потом распухает горло, человек теряет зрение и вскоре умирает. И всё очень быстро — днём заболел — вечером умер. А вот мне тогда боги помогли — я заболел и не умер. Теперь меня болезнь не берёт.
— А половина посёлка уже лежит!… — вмешался чей-то голос.
— Ой! Я, кажется тоже!… — испуганно проговорила одна из женщин.
Все как по команде шарахнулись в стороны, оставив её стоять посредине мёртвого круга.
— Так! Будем лечить, — решительно сказал Сфагам. — Вы можете мне не верить, но терять вам, как я вижу, всё равно нечего. Куда вы дели мою сумку?
Комната загудела, разделившись на два лагеря. Сфагам терпеливо ждал, пока шум уляжется. Наконец, непримиримо враждебные, хотя и были очень крикливы, остались в меньшинстве. Кто-то бросил к ногам Сфагама его сумку. Подняв её, монах порадовался, что её ещё не успели распотрошить. Была на месте и игла. Кто мог предполагать, что опять придётся ей воспользоваться. Теперь Сфагам прекрасно знал, что делать. А главное, люди вроде бы ему поверили и готовы были следовать его словам. Пока большая часть людей разошлась, чтобы привести больных со всего посёлка, другие занялись уборкой, тщательно выметая из комнаты всю грязь и мусор.
Наконец, когда комната вновь до отказа заполнилась людьми, была плотно затворена дверь и все окна, а Сфагам, закрыв глаза, с помощью иглы стал направлять течение энергии в комнате. Тем временем принесли несколько охапок соломы и, сложив их в середине комнаты, подожгли. Пока солома, которая оказалась сырой, разгоралась, Сфагам писал на деревянной дощечке специальные заклинания. Когда всё вокруг заполнил едкий дым и люди стали кашлять и задыхаться, Сфагам бросил дощечку в огонь, поднялся и, скрывшись за плотной завесой дыма, стал направлять остриё иглы к различным жизненным точкам своего тела. Ощущение лёгких уколов передавалось всем находящимся в комнате. Теперь все они чувствовали себя единым телом, из которого изгоняется болезнь. И хотя облегчение было очевидным, люди долго не решались поверить в спасение. Но когда, наконец, открыли окна и свежий воздух хлынул внутрь, комната наполнилась радостным шумом, и громче всех выражали свой восторг те, кто ранее выказывал особую враждебность и недоверие.
— Постарайтесь поменьше есть в ближайшие дни!
Не теряя времени, Сфагам, Асвирам и ещё несколько человек, взявшихся помогать, пошли по домам, где лежали больные. Многие из них были уже в бреду и совсем не понимали, что с ними происходит. Здесь одной иглы было мало. В ход шли пилюли из сумки Сфагама и особый массаж руками. Детей лечить было легче, стариков — труднее.
Дом шёл за домом. Сменялись лица больных, отмеченные печатью страдания, надежды или обречённого безразличия. К вечеру пошли в соседний посёлок, где больных было не меньше. Сфагам торопился. И не только потому, что больным надо было помочь как можно скорее. Он знал, что сам поражён болезнью. Знал он и то, что не сможет вылечить себя сам, ибо это было не случайное заражение, а месть самой болезни или силы, её наславшей. Здесь, во владениях чуждых энергий и субстанций, противостоять ей не было возможности. Несколько раз Сфагам чувствовал, как его тело отбивает жестокие атаки невидимого яда. Но в конце концов отрава проникла внутрь и принялась разрушать энергетические центры.
Покидая дом последнего больного, Сфагам уже с трудом держался на ногах. Опираясь на плечо Асвирама, единственного, кто остался рядом с ним, он с трудом добрался ближайшей полуразрушенной скалы, где в изнеможении упал на каменный пол выдолбленной внутри неё комнаты. Асвирам принёс хвороста и разжёг посреди
Сфагам знал, что умирает. Не то чтобы он потерял спокойствие — к внезапной смерти он был готов всегда. Было просто обидно. Обидно и страшно. Обидно, что не ответил на главные вопросы, и страшно, что так и не сделал главного дела. Не успел… Но мог ли он себя винить? Ему всегда было свойственно во всём винить себя. Даже тогда, когда это было совсем несправедливо. А теперь… Мог ли он бросить этих людей и спокойно уехать? Нет! Это было бы ещё страшнее! И всё же не так он хотел бы уйти из жизни… Мысли стали путаться. Каждая из них, словно острый кол, вонзалась в мозг, неотвязно терзая его. Разрисованные бликами костра каменные стены поплыли перед глазами, а руки и ноги стали будто чужие. Иногда над ним склонялось полубесформенное пятно, и тогда Сфагам чувствовал, как к его губам прикасается горлышко фляги с водой. А затем всё растворилось в рваной мерцающей темноте, прорезаемой беспорядочными разноцветными вспышками. И из этой темноты стали сгущаться и выползать страшные и болезненные образы — зрительные отражения мыслей-палачей. Жар и головная боль стали невыносимы. Но разум ещё сопротивлялся, каким-то чудом умудряясь наблюдать всё это как бы со стороны. Сторож сдавался последним, но и его силы иссякали. И вот среди хаоса терзающих мыслеформ в полуугасшем сознании проявилась необычайно яркая картина. Откуда-то сбоку выплыло серое человекоподобное существо с тонкой зеленоватой шеей и бесцветной паклей волос, нахлобученной на плоское, похожее на тыкву лицо. А сверху спустился тот самый, уже знакомый… красный. Существа сошлись в неизъяснимом разговоре, и только одна последняя фраза долетела до полумёртвого мозга — «Отпусти его!» А потом наступила темнота. И сквозь эту темноту, словно с другого края земли, донеслись знакомые уже звуки тростниковой флейты. Тьма отступила, очертания комнаты вернулись на своё место, и при тусклом свете догорающего костра Сфагам увидел, что в проём заглядывает тот, кого жители долины называли Маленьким Тарпом. Не отрывая дудочки от слегка улыбающихся губ, он склонил голову набок и пристально посмотрел на Сфагама. Затем, переведя взгляд на забившегося в угол Асвирама, он потрепал когтистым птичьим пальцем связку монет на поясе, моргнул пару раз своими огромными глазами и, подув снова в свою дудочку, отступил назад и исчез.
Прерывистые звуки флейты растаяли во вновь наступившей темноте. Голова Сфагама закружилась и бессильно упала на жёсткий бок кожаной сумки.
Первое, что услышал Сфагам, придя в чувство, было пение птиц. Открыв глаза, он увидел, что лежит на влажной траве посреди небольшой лесной поляны. И воздух, и краски этого незнакомого осеннего леса ничуть не напоминали о горных долинах. И небо здесь было выше, бледнее и мягче.
Конь Сфагама мирно пасся возле ближайших деревьев. Меч и сумка лежали рядом. Поднявшись на ноги, Сфагам понял, что от болезни не осталось ничего, кроме тягостных воспоминаний, да ещё, пожалуй, лёгкой слабости. Но это были пустяки. Всё происшедшее означало, что он не только способен, но и ОБЯЗАН сделать нечто важное. Нечто такое, ради чего некие силы не дали ему умереть. Впрочем, после визита демона в его монастырскую келью он уже хорошо понимал, что это за силы.
Редколесье тянулось недолго, и вскоре за деревьями показалась небольшая просёлочная дорога.
— Далеко ли до большой дороги? — спросил Сфагам у встречных крестьян.
— С таким справным конём, как у тебя — полдня, не больше.
— А далеко ли по главной дороге до Канора?
— За день доберёшься. Там ведь не просто дорога — Императорский
Тракт! Лучшей дороги во всей стране не найдёшь!
Сфагам пришпорил коня. Если его забросили поближе к Императорскому Тракту, значит, надо было не терять время и больше ни на что не отвлекаться.
Глава 29
Первые два-три дня, проведённые Гемброй на таинственной загородной вилле, показались особенно длинными и тягостными. Её бурная натура не терпела однообразия и бездействия, и время от рассвета до заката тянулось нестерпимо медленно. Затем сознание понемногу успокоилось, впав в вялый полусон, и дни словно укоротились, как это бывает в тюремном заточении или во время долгой болезни.
Каждый день на небольшом внутреннем дворике Гембра под надзором охранников упражнялась в метании камня. Мишенью служило специально сделанное чучело. Сначала отрабатывался бросок с трёх шагов, затем с пяти и, наконец, с десяти. Постепенно сокращалось и время прицеливания. Навык оттачивался день ото дня, и вскоре мгновенные смертельные броски приобрели не только должную силу, но и безошибочную точность. Ах, как хотелось ей запустить этим увесистым камнем в лоб нахально пялящегося на неё охранника. Тут уж и никакой шлем не помог бы! Но приходилось удерживаться…