Конец лета (др. перевод)
Шрифт:
— Да.
— Почему ты мне не сказала?
— Я полагала, что ты знаешь.
— Ведь ты должна быть где-то в другом месте?
— Пока еще есть время. Сначала устроим тебя. Ты сможешь поспать. А затем мы приоденемся и насладимся праздничным обедом с индейкой.
— Ты ненормальная. Ты ведешь себя так, как будто ты в течение нескольких недель готовилась принять меня. — И обе они обменялись улыбками, когда запихнули последнюю картину в кузов машины. — Я буду жить в гостинице, чтоб ты знала. — Она сказала это твердым голосом, взглянув на картины и коробки в машине.
— Нет, не будешь. — Ким не уступала ей в твердости. — Ты останешься у меня. Пока не будешь готова выехать.
— Мы обсудим это позднее. Я хочу
— А что, если Марк вдруг вернется сейчас? В конце концов, сегодня — праздник.
Но Дина покачала головой.
— Не для него. Он работает в этот день. — А затем, чуть улыбнувшись, снова покачала головой. — Это не связано с француженкой.
Ким кивнула и забралась в машину. Дина отправилась в дом. Маргарет была на кухне, и Дина на время осталась одна. В последний раз в доме, который никогда не был по-настоящему ее домом. Это был всегда его дом. Возможно, его французская подружка в меховом манто полюбит его; возможно, этот дом будет значить что-нибудь для нее.
Дина стояла в зале гостиной, еще раз взглянув на портреты предков Марка Эдуарда. Удивительным было и то, что после восемнадцати лет пребывания здесь она забирала с собой все то немногое, что было у нее, когда она впервые вошла сюда. Несколько ящиков, несколько холстов, ее одежда, которая стоила сейчас дороже. Драгоценности позволят ей продержаться на плаву. Ее картины были лучше, а художественные принадлежности качеством выше. И в то же время все ее богатства уместились в одной машине. Они же вместили все ее восемнадцать лет. Она села за письменный стол, достала из ящика листок бумаги. Бумага для писем была от фирмы «Веджвуд», голубая с белой каемкой, с реквизитами мадам Марк Эдуард Дьюрас. Она вытащила ручку, задумалась на минуту и затем написала всего несколько слов:
Я любила тебя, дорогой.
Прощай.
Смахнув ладонью слезу с лица, она сложила бумагу и прикрепила ее к зеркалу в зале. Повернувшись, она увидела, что Маргарет наблюдает за ней, не скрывая слез, струившихся по ее лицу. Ничего не сказав, Дина только подошла к ней и на мгновение прижала к себе. Затем, тоже вся в слезах, кивнула ей и направилась к двери. Она произнесла всего лишь одно слово на выходе, и произнесла его так тихо, чтобы Маргарет не услышала его. Закрывая за собой дверь, Дина улыбнулась и сказала нежно:
— Прощай.
Глава 33
— Почему ты отказываешься прийти? — Ким не скрывала своего неудовольствия. — Сегодня День Благодарения, и я не могу оставить тебя одну.
— Нет, сможешь. Я принадлежу к числу неприглашенных гостей, к тому же очень уставших. Я не могу, радость моя. Честно. Я чертовски устала. Оставь меня здесь, и, возможно, я приду в себя завтра.
Но Ким совсем не была уверена в этом. События последних суток сказались на ней. Дина выглядела измученной и сникшей. Ким даже решилась на то, чтобы позвонить доктору Джонсу по телефону из кухни, откуда Дина не могла ее услышать. Она объяснила ему все, что произошло, но он посоветовал ей оставить подругу в покое. Дать ей возможность делать все, что ей хочется. Он был уверен, что все обойдется. Исходя из этого, Ким решила больше не настаивать.
— Хорошо. Но ты уверена, что тебе не будет одиноко?
— Нет, скорее всего я засну. — Она устало улыбнулась подруге, подавив желание зевнуть. — Я не думаю, что буду скучать без такого праздника в этом году. — Обе женщины обменялись улыбками, и не успела Ким выйти, как Дина тут же заснула. Ким на цыпочках дошла до двери и бесшумно заперла ее.
В тот же вечер около одиннадцати часов он повернул ключ в замке и на мгновение задержал дыхание. С его стороны было безрассудством не позвонить, но не знал, что сказать. Что мог он сказать ей? Как забрать обратно слова, уже сказанные им? Он хотел купить ей что-либо приятное, чтобы вернуть ее, но все магазины из-за праздника были закрыты. День Благодарения. День, когда благодарят. Половину дня он провел в конторе, другую — в тихой обстановке с Шантал. Она поняла, что что-то произошло, но не знала, что именно. Он обнимал ее в постели как-то по-другому, чем всегда, когда они занимались любовью.
Он открыл дверь и осмотрелся. В доме не горел свет и не было слышно ни звука. Она, очевидно, спала. Ее машина была в гараже. Он даже не заметил, что из-под двери комнаты Маргарет в коридор пробивался свет. Целый дом как бы замер, и он включил всего лишь одну небольшую лампу, когда снимал пальто. И вдруг увидел записку, засунутую в раму зеркала недалеко от двери. Она вышла? Ушла куда-то с подругой? Он протянул руку за запиской и подержал ее, ощущая, как странное чувство захлестывает его. Так он стоял некоторое время, как будто надеясь услышать ее голос или звук шагов по ступенькам. Он осмотрелся снова, вслушиваясь в тишину, а затем медленно раскрыл сложенную бумагу. В глазах у него затуманилось, и в голове отчаянно застучало, когда он прочел ее. «Я любила тебя, дорогой. Прощай». Почему «любила»? Почему в прошедшем времени? Но он понял. Он сказал ей единственную вещь, о которой она могла никогда не узнать. Что этот ребенок не был его. Она теперь знала, что он солгал ей и о ребенке, и о Шантал… Она узнала о его другой жизни. Она видела его с Шантал в Париже и снова здесь на днях. Он с трудом взбирался по лестнице — ноги как будто налиты были свинцом. Он найдет Дину там. Она спит в своей постели. Весь день он старался забыть о том, что произошло между ними, надеясь, что все уйдет само собой. Все могло бы быть иначе, позвони он ей. Но он не мог. Он не захотел сделать этого. Все, что ему оставалось сейчас, — добежать до ее кровати и найти ее там, спящую.
Но когда он вошел в ее комнату, он увидел то, что боялся увидеть, — пустоту. Она ушла. Дина ушла насовсем.
Марк Эдуард простоял в течение некоторого времени неподвижно, словно не зная, что делать. Затем, поборов слезы, направился к телефону. Он нуждался в ней. До отчаяния. Она должна быть на месте и ждать его. Он знал это. Когда он набрал номер и Шантал ответила, ее голос звучал странно.
— Шантал… Я должен увидеть тебя… Я сейчас буду у тебя.
— Что-нибудь стряслось? — В ее голосе чувствовалось нетерпение и смятение.
— Да… нет. Будь на месте. Я еду к тебе.
Она хотела попросить его поторопиться, но не знала толком, как это сделать, и, когда он приехал почти мгновенно, она все еще чувствовала себя неловко и была несколько смущена, но он ничего не заметил. Как только она открыла дверь, Марк сразу же заключил ее в свои объятия.
— Дорогой, что такое? Ты выглядишь больным.
— Я болен… Я не знаю… Она ушла.
Бедный. Снова о Пилар. Неужели его все еще преследовал ее образ? Но что же напомнило ему о ней столь неожиданно?
— Я знаю, мой дорогой, но у тебя есть я. — Она прижала его к себе, когда они уселись на диван.
— Но ребенок… — И тогда он понял, что поступил опрометчиво, выпалив это.
— Какой ребенок? — Он сошел с ума! В испуге она отшатнулась от пего.
— Ничего… Я перенервничал… Речь о Дине. Она ушла.
— Навсегда? Оставила тебя? — Он кивнул, все еще в оцепенении, и Шантал ухмыльнулась.
— Я бы сказала, что это повод для празднования, а не огорчения. — Не раздумывая, она поднялась с дивана и отправилась в кухню за одной из бутылок шампанского, которые Марк привез ей совсем недавно. Она вернулась с бутылкой и двумя фужерами и вдруг остановилась, заметив на его лице муки страданий. — И ты из-за этого так переживаешь?