Конец лета

Пилчер Розамунда

— Какую скорость он развивает? — осведомилась я встревоженно.

Синклер пожал плечами.

— Сто двадцать — сто тридцать.

— Только не со мной, я на это не согласна.

— Подожди, пока тебя пригласят, трусишка.

— По этим дорогам и на скорости шестьдесят опасно ездить — можно вылететь на обочину.

Кузен вышел из машины.

— Ты не собираешься поставить ее обратно? — спросила я.

— Нет. — Он взглянул на часы. — Мне нужно ехать, я договорился пострелять голубей.

Услышав это, я осознала,

что я дома. В Шотландии мужчины то и дело ездят стрелять, независимо от того, какие планы имеет на них женский пол.

— Когда вернешься? — поинтересовалась я.

— Вероятно, к чаю, — ответил Синклер и улыбнулся. — Вот что я тебе скажу: после чая мы с тобой прогуляемся к Гибсонам. Они ждут не дождутся, когда увидят тебя. Я пообещал им, что мы придем.

— Хорошо. Так и поступим.

Мы вернулись домой — Синклер пошел переодеться и взять стрелковое снаряжение, а я поднялась к себе и принялась распаковывать вещи.

Когда я вошла в комнату, меня бросило в озноб, и я поняла, что уже начинаю скучать по калифорнийскому солнцу и центральному отоплению. Хотя «Элви» с его толстыми стенами был обращен к югу, в каминах постоянно горел огонь и грелись галлоны с горячей водой, в спальнях, тем не менее, было холодно. Я разложила одежду по пустым ящикам и пришла к выводу, что, хотя она отлично стирается, не мнется и якобы устойчива к холодам, согреть меня она не сможет. Чтобы нормально жить в Шотландии, мне придется купить теплые вещи. Тут меня озарила счастливая мысль, что бабушка, вероятно, поможет мне с этим.

Я спустилась вниз и столкнулась с ней в дверях кухни — бабушка выходила оттуда в резиновых сапогах, древнем дождевике и с корзинкой в руках.

— Ага! Ты-то мне и нужна! — воскликнула она. — Где Синклер?

— Поехал пострелять.

— Ах, да, точно, он говорил, что в обед его не будет… Пойдем поможешь мне собрать брюссельскую капусту.

Я нашла старые сапоги и пальто, и мы вышли в тихое утро, только на этот раз направились в обнесенный стенами огород. Уилл, садовник, уже был там. Он поднял глаза, когда мы появились, перестал копать и, ловко переступая через свежевскопанные грядки, подошел к нам и протянул мне свою запачканную руку.

— Э, — сказал он, — давненько ше ты не была у наш в «Элви». — Он не всегда говорил отчетливо, так как носил свой зубной протез только по воскресеньям. — И как там шизнь, в Америке?

Я немного рассказала ему о жизни в Америке, и он спросил меня об отце, а я его — о миссис Уилл, которая, похоже, захворала, впрочем, как обычно. А затем он вернулся к своим грядкам, а мы с бабушкой отправились собирать капусту.

Наполнив корзину, мы направились назад, к дому, но утро было необыкновенно свежим и тихим, и бабушка предложила еще немного погулять, поэтому мы обошли дом вокруг и завернули в сад, где сели на выкрашенную белой краской чугунную скамью. Так мы и сидели, устремив взор на горы, возвышающиеся

за озером. Цветочный бордюр в саду был сделан из георгинов, цинний и фиолетовых новобельгийских астр, а траву, усыпанную жемчужными капельками росы, покрывали темно-красные листья американского клена.

— Я всегда любила осень, — сказала бабушка. — Некоторые считают, что осень — грустная пора, но на самом деле красоты в ней намного больше, нежели грусти.

Я процитировала: «Сентябрь настал, и осень Мои умножает силы».

— Откуда это?

— Это Льюис Макнис. А твои силы умножаются осенью?

— Ну, когда-то точно умножались, но это было лет двадцать назад. — Мы засмеялись, и бабушка сжала мою руку. — О Джейн, как же я рада, что ты вернулась!

— Ты так часто писала, и я бы приехала раньше… Но правда не могла.

— Конечно, конечно. Я понимаю. И это было эгоистично с моей стороны — продолжать настаивать.

— А те письма, которые ты писала моему отцу… Я ничего о них не знала, но я бы заставила его ответить.

— Твой отец всегда был очень упрямым, — бабушка пристально посмотрела на меня своими пронзительными голубыми глазами. — Он не хотел, чтобы ты ехала?

— Я приняла решение, и он смирился. Кроме того, там был Дэвид Стюарт, поэтому отец вряд ли стал бы сильно возражать.

— Я боялась, что ты не сможешь оставить его одного.

— Я и не оставила бы его… — Нагнувшись, я подобрала с земли опавший кленовый лист и стала рвать его на мелкие кусочки. — Но он теперь не один.

Бабушка снова посмотрела на меня искоса.

— Не один?

Я печально посмотрела на нее. Она всегда придерживалась высоких нравственных принципов, но никогда не строила из себя святошу.

— Линда Лэнсинг. Актриса. И его нынешняя подружка.

— Ясно, — помолчав, ответила бабушка.

— Нет, не думаю, что тебе ясно. Но она мне нравится, к тому же она за ним будет присматривать… Во всяком случае, пока я не вернусь.

— Не понимаю, — сказала бабушка, — почему он до сих пор не женился снова.

— Вероятно, потому, что он не задерживался ни в одном месте достаточно долго для того, чтобы объявить о предстоящем браке.

— Неужели он совсем не думает о твоем будущем? Ведь из-за него у тебя нет возможности уехать, вернуться сюда, в Шотландию, и увидеться со всеми нами, или построить какую-нибудь карьеру.

— Я не хочу никакой карьеры.

— Но в наше время каждая девушка должна быть способна сама о себе позаботиться.

На это я сказала, что меня вполне устраивает то, как обо мне заботится отец, а бабушка заявила, что я такая же упрямая, как и он, и спросила, разве нет никакого занятия, к которому у меня лежит душа.

Я глубоко задумалась, но смогла вспомнить только то, как в восемь лет хотела пойти в цирк и ухаживать там за верблюдами. Я подумала, что бабушка вряд ли такое оценит, поэтому сказала: