Конец лета
Шрифт:
— А что не так с моим лицом?
— Оно все заплыло и опухло от слез. Совсем как тогда, когда у тебя была корь. Из-за этого ты похожа на маленькую девочку.
10
Такое серьезное дело, как выпивка, равно как и поход на похороны, в Шотландии является чисто мужской прерогативой. Женщин в публичных барах не жалуют, а если же мужчина несмотря ни на что приведет свою жену или подругу в паб, то ему придется сидеть в каком-нибудь темном углу, подальше от остальной веселой компании.
Бар «Краймонд Армз» в Кейпл-Бридж не был исключением из правила. В тот вечер нас с Синклером провели в холодную и неуютную комнату с оранжевыми
Замерзшая и угнетенная видом этой комнаты, а также смутными страхами за Синклера и всем, что произошло между нами, я сидела в одиночестве и ждала его. Наконец он появился с маленьким бокалом светлого хереса для меня и большой порцией виски для себя. И сразу спросил:
— Почему ты не разожгла огонь?
Подумав о запертом пианино и о том, что здесь к нам относились как к непрошеным гостям, я сказала:
— Я думала, что это не разрешено.
— Смешная, — бросил Синклер, взял спичку и склонился над газовой печью. Последовали маленькая вспышка, сильный запах, затем вспыхнули язычки пламени, и через минуту желанное тепло разлилось вокруг моих ног.
— Так лучше?
Лучше не стало, потому что холод закрался мне в сердце, и его нельзя было прогнать, но я ответила утвердительно. Удовлетворенный, Синклер сел на маленький плетеный стул, который, как и мой, стоял рядом с затейливым ковриком перед печью. Он достал сигарету и закурил, а потом поднял бокал с виски и провозгласил:
— За твое здоровье!
Это была наша старинная традиция, которая означала перемирие. Я должна была сказать: «А я поднимаю бокал за нашу дружбу», но промолчала, потому как не знала, смогу ли когда-нибудь снова дружить с ним после всего того, что произошло.
Он тоже больше не заговаривал. Я допила херес, поставила пустой бокал на стол и, видя, что Синклер выпил свой только наполовину, сказала, что пойду в дамскую комнату. Мне действительно нужно было привести себя в порядок перед тем, как предстать перед бабушкой. Синклер сказал, что подождет, поэтому я покинула комнату, пошатываясь, прошла по проходу и, поднявшись на один пролет по лестнице, нашла дамскую комнату. Она была не более располагающей, чем мрачная комната внизу. Я посмотрела в зеркало и увидела там довольно удручающую картину. Мое лицо было покрыто пятнами и распухло, а тушь размазалась. Я вымыла руки и лицо холодной водой, нашла в кармане расческу и распутала узлы в волосах. Все это время я чувствовала себя так, словно приводила в порядок мертвое тело. Как в жутких историях об американских мастерах похоронных дел.
Все это заняло у меня некоторое время, и когда я снова спустилась вниз, то обнаружила, что безрадостная комната пуста, но из-за двери, которая вела в обычный бар, доносился голос Синклера, говорившего с барменом. Я догадалась, что он воспользовался возможностью купить себе еще одну порцию виски и выпить его в более располагающей обстановке.
Не желая оставаться в этом помещении, я вышла к машине, решив подождать его снаружи. Начался дождь, и рыночная площадь была мокрой и черной, как озеро, а в ней блестели оранжевые отражения уличных фонарей. Я поежилась от холода. У меня не хватало сил даже на то, чтобы достать сигарету и закурить. И тут вдруг я увидела, как открылась дверь «Краймонд Армз» и силуэт Синклера появился в луче света на пороге, а затем дверь захлопнулась и он пошел ко мне по лужам.
В руках у него была газета.
Он сел за руль «лотуса»,
— Что-то не так? — спросила я.
Синклер не ответил. Он просто сидел, опустив глаза. В профиль его лицо казалось бледным, а тени от длинных густых ресниц ложились на скулы.
Я внезапно забеспокоилась.
— Синклер…
Он протянул мне газету. Я увидела, что это местные вечерние новости, которые он, скорее всего, захватил с барной стойки. Под светом уличных фонарей я стала просматривать заголовки статей. Вот тут рассказывалось об автобусной аварии, тут была фотография вновь избранного члена городского муниципалитета, вот колонка о какой-то девушке из Трамбо, которая добилась успеха в Новой Зеландии…
А затем я увидела крошечную заметку в нижнем углу страницы.
Тело мисс Тессы Фарадей было обнаружено вчера утром в ее лондонском доме на Кроули-корт. Мисс Фарадей, которой было 22, прошлой зимой выиграла чемпионат по горным лыжам среди женщин…
Шрифт затанцевал и расплылся перед моими глазами, и все померкло. Я закрыла глаза, словно для того, чтобы прогнать этот кошмар, но темнота не помогла — я знала, что мне не спастись от собственных мыслей. «Она сказала, что примет меры, — заявил мне Синклер. — Она знает жизнь. Она рассудительная девушка».
Я пробормотала:
— Но она же убила себя…
И открыла глаза. Синклер не пошевелился. Я словно со стороны услышала собственный голос:
— Ты знал, какие меры она собиралась принять?
— Я думал, что она хочет избавиться от ребенка, — отрешенно произнес он.
Меня внезапно осенило. Я все поняла.
— Ее бы не испугало то, что у нее будет ребенок. Она была не такой… Она покончила с собой потому, что поняла, что ты ее больше не любишь. Потому что ты сказал ей, что собираешься жениться на другой.
Синклер внезапно резко повернулся ко мне и выкрикнул в припадке дикой ярости:
— Заткнись и не говори о ней больше, слышишь меня? Не раскрывай свой рот, не произноси ее имя, ни одного единственного слова о ней не говори! Ты ничего о ней не знаешь и не думай, что знаешь! Тебе никогда не понять!..
С этими словами он повернул ключ в замке зажигания, отпустил тормоз, с визгом шин по мокрой мостовой развернул «лотус», пересек площадь и направился к улице, которая вела прочь из города, а значит к «Элви».
Он был пьян, напуган, сокрушен или потрясен. А может, все вместе. Теперь у него не было и мысли о правилах или ограничениях или даже естественной осторожности. Синклер убегал, за ним гнались тысячи дьяволов, и скорость была единственным средством спастись.
Мы промчались по узким улицам маленького городка и, как ракета, вырвались на темное шоссе. Реальность сузилась до белых разделительных линий и дорожных столбиков с сигнальными огнями посередине, которые неслись нам навстречу, прямо в лоб, и сливались в одно целое. Я никогда прежде не испытывала такого физического страха. Я до боли сжала зубы, а ногой так сильно давила на воображаемый тормоз, что рисковала заработать вывих. Мы миновали последний поворот и оказались на прямом участке дороги, в конце которого велись дорожные работы. Светофор вдали горел зеленым, и, чтобы успеть проскочить его, пока он не сменится на красный, Синклер прибавил скорость. Мы рванулись вперед еще быстрее прежнего. Я осознала, что молюсь: «Пожалуйста, пусть светофор загорится красным. Сейчас. Пожалуйста, пусть загорится красный».