Конец республики
Шрифт:
Антоний молчал, обдумывая, чем соблазнить Пиндара.
— Ты должен знать его слабости* — говорил он. — Найди его Ахиллесову пяту, чтобы можно было попасть в нее без промаха. Мне нужно, Эрос, иметь Пиндара; он должен стать исполнителем моей воли.
— Пиндар, господин мой, корыстолюбив; он любит золото…
— Можно его подкупить?
— Попытаюсь.
— Обещай ему сколько нужно, постарайся сделать его послушным орудием в наших руках. Вы, греки, хитры, знаете слабые стороны друг друга и умеете играть на них.
Эрос молчал, не решаясь обратиться к Антонию с вопросом. Он обдумывал, зачем полководцу, понадобился Пиндар; мелькнула даже мысль, что Антоний желает тайно договориться с Кассием против Октавиана, но он тотчас же отверг ее, решив, что Кассий не предаст Брута, своего друга. Его недоумение усиливалось, по мере того как противоречивые чувства овладевали им,
— Скажи, господин мой, — осмелился он спросить, — зачем тебе нужен Пиндар? Что он должен делать?
Антоний сдержал лошадь, перешедшую в рысь.
— Заклинаю тебя, Эрос, богиней Манией и приказываю молчать, если бы даже ты попал в плен, а враг стал тебя пытать. Поклянись подземными божествами отдать себя во власть ларвов и на растерзание Эринний, если ты предашь меня.
Эрос поклялся, и Антоний, оглядевшись по сторонам, вымолвил:
— Заплати Пиндару сто или двести тысяч сестерциев, а то и больше. Он должен умертвить Кассия во время битвы. А потом пусть бежит в Афины, где получит деньги у моего менялы Горгия; оттуда он поедет в Египет или Эфиопию… Помни — во время битвы, без свидетелей, в шатре, например…
— Будет сделано. Пиндар, наверно, потребует часть денег вперед…
— После убийства я заплачу…
— — Я, твой верный раб и слуга, верю, а Пиндар может не поверить… Выдай часть наличными, и остальные деньги выплатит Горгий, — напиши ему письмо.
Вечером Эрос получил пятьдесят тысяч сестерциев и письмо-приказ на имя Горгия,
— Торгуйся с ним, — предупредил его Антоний, — предложи сто тысяч, а если он не согласится, прибавляй понемногу, да не сразу. Человек, идущий на такое преступление, отвратителен. Но что делать, если приходится иметь дело с такими злодеями? Причитающийся остаток впишешь в мое письмо — числом и прописью.
— Будет сделано.
— Предупреди его, что если обманет, гнев мой найдет его даже под землею.
Отпустив Эроса, Антоний долго ходил взад и вперед по шатру. Спать не мог — задуманное убийство не давало покоя: казалось, что Эросу не удастся проникнуть в. неприятельский лагерь, — его схватят, отнимут эпистолу с подписью Антония и будут пытать, а он не вынесет мук и все расскажет. Становилось страшно. Антоний вышел из шатра.
«Прогуляюсь, проверю заодно караулы», — решил он.
Моросил холодный дождь, дул ветер. Кругом было тихо. Кое-где догорали костры, и одинокие тени двигались в полосе слабого света. Антоний шагал мимо палаток воинов, и его ноги скользили по влажной земле.
Он думал, что победа для него так же необходима, как хлеб для человека, умирающего с голоду.
XXII
Десять дней строил Антоний дорогу, покрывая фашинником, землей и плетнем болота, отделявшие лагерь Кассия от моря. Он намеревался достигнуть Эгнатиевой дороги и оттуда зайти в тыл неприятелю. Однако Фатум спутал его расчеты: на одиннадцатый день войска Брута и Кассия, соединившись, сделали внезапно вылазку. Правое крыло под начальствованием Брута напало на войска Октавиана, а легион Мессалы обошел левое крыло неприятельских войск и ворвался в лагерь. Здесь началась страшная резня — все, кто находился в лагере, были убиты, а две тысячи спартанцев-союзников, пытавшихся отбросить противника, изрублены.
Октавиан не участвовал в бою, хотя и находился перед битвой в лагере. Незадолго до нападения Мессалы он приказал перенести себя в более безопасное место, — боясь, как бы Брут не прорвался.
Под ногами хрустел иней, было холодно. Выйдя из лагеря, рабы понесли лектику к пригорку, за которым находилась болотистая котловина со стоячей водой, а слева — огромная впадина с нависшей над ней глыбой земли. Здесь решили укрыться.
— В этой норе, — сказал Октавиан, — мы переждем сражение, А ты, — обратился он к одному из невольников, — беги в лагерь, узнай, что там делается.
Раб долго не возвращался. Наконец он явился с известием, что три легиона истреблены, Брут ворвался в лагерь, и воины заняты грабежом.
— Но радуйся, вождь! Войска твои зашли пехоте в тыл, завязали с ней бой и разбили левое крыло неприятеля: враг бежит…
Беспокойство не покидало Октавиана.
— Где Антоний? Никто не видел его? — спрашивал он и послал рабов на розыски триумвира.
Оказалось, что Антоний в начале битвы отступил в болота, «в засаду», как говорил он, чтобы неожиданно броситься в бой, если легионы начнут поддаваться под напором войск Кассия, Он следил за битвой, не заботясь о больном Октавиане, который остался в лагере. «Пусть его убьют или возьмут в плен», — думал Антоний. Узнав, что Брут отступил из лагеря, Антоний поостерегся вступать в бой: поражение грозило бы страшными бедами.
Кассий смотрел на большие отряды конницы, скакавшие по направлению к его легионам. Щуря близорукие глаза и стараясь угадать, какие это войска — республиканские или неприятельские, он спрашивал друзей, не могут ли они различить знакомых префектов.
— Конница еще далеко, — ответил друг его Тициний. — Готовься к бою. А мне разреши поехать ей навстречу. Ты увидишь издали, как я буду принят, и сообразно этому будешь действовать…
— Мысль хорошая, — согласился Кассий, — но я не желаю, чтобы ты жертвовал…
— Никакой жертвы, клянусь богами! Видишь эту лошадь? Она унесет меня от врагов, как уносила не раз… Вспомни битвы в Сирии…
Кассий не стал возражать, и Тициний уехал. Косоглазый Пиндар, стоявший рядом с полководцем, следил за Тицинием, приближавшимся к коннице. Расстояние между ними уменьшалось. Издали донеслись крики. Пиндар различил зоркими глазами, как воины спрыгивали с лошадей, окружали Тициния, жали ему руки.
«Конница Брута», — подумал Пиндар и обратился к Кассию: