Конец республики
Шрифт:
— Увы, господин мой! Бедный Тициний попался в плен. Он окружен. Нужно помочь ему.
— О горе мне! — с отчаянием простонал Кассий. — Зачем я позволил лучшему другу ехать навстречу неизвестной коннице? Он попался в плен, и кровь его будет на мне!
… Кассий бросился в палатку — он был невменяем. Пиндар последовал за ним.
— Мы не устоим против конницы, — говорил Кассий, не замечая, что Пиндар подвигается к нему с кинжалом в руке — Тебе что? — остановился он.
Вольноотпущенник неожиданно бросился на него и ударил кинжалом в шею. Кассий схватил его за горло, но Пиндар, освободившись, быстрым движением нанес второй и третий удар. И, когда полководец упал, вольноотпущенник схватил заранее приготовленный мешок с динариями и ларец с драгоценностями, которые Кассий возил с собой в походах как выкупные деньги на случай, если бы попал в плен, и выбежал из палатки. [10]
У подножия холма он увидел Эроса, удерживавшего двух лошадей за поводья, и, подбежав к нему, сказал:
10
По исторической традиции — Кассий кончил жизнь самоубийством. Однако Плутарх (см. «Брут») а за ним Аппиан (см. «Гражданские войны», кн. IV, 113) приводят и другую версию, т. е. убийство Кассия Пиндаром, которая не менее правдоподобна. Автор воспользовался второй версией, как более подходящей к характеру Кассия и Антония.
— Все сделано.
— Хорошо. Можешь ехать. Вот письмо.
— А динарии?
Эрос презрительно взглянул на него.
— Хватит с тебя и краденых, — указал он на кожаный мешок, — а будешь приставать — берегись. Подъезжает конница, и я укажу на тебя, как на убийцу.
— Будь ты проклят, презренный вор!
— Не я, а ты будь проклят, презренный вор и вероломный убийца! — ответил Эрос и, вскочив на коня, поскакал к болотам, где должны были находиться войска Антония.
Отъехав, он оглянулся. Пиндар стоял у коня, угрожая кулаками; потом он сел на него и медленно поехал в противоположную сторону, тщательно скрываясь за холмами.
Битва кипела. Центурионы и военные трибуны доносили Антонию о передвижениях войск, о победе Брута и отступлении Кассия.
Антоний беспокоился.
Прискакавший легат доложил, что войска Кассия отступают, конница бросилась к морю, пехота побежала, лагерь оставлен.
— Брут послал ему на помощь всадников, — говорил легат, — я слышал горестные крики… Не знаю, что там произошло, но одно для меня ясно: если бы Брут помог Кассию вовремя, победа республиканцев была бы полная.
— Ошибаешься, друг! — возразил Антоний, указывай на триариев, отведенных в болота. — Исход битвы решило бы железо этих людей.
— М Хвала тебе! Ты мудр и предусмотрителен, — сказал легат. — Но прости меня — мое место на поле битвы.
И, вскочив на коня, он поскакал, предшествуемый проводником.
Через несколько часов перед Антонием стоял Эрос.
— Господин, все сделано.
— Кассий?
— Убит.
— Пиндар?
— Бежал.
Антоний поднял глаза к небу.
— Боги, — шепнул он, — власть и воля Цезаря должны торжествовать, если бы даже против нас пошли миллионы миллионов войск всего мира! Смерть Кассия — только маленькая жертва духу Цезаря.
И, обняв Эроса, спросил:
— Никому не говорил об этом деле? Нет? Смотри: проболтаешься — душа твоя не найдет твоего тела, хотя бы она стала Изидой.
— Я поклялся, — испуганно пролепетал Эрос и поспешил удалиться.
А вечером один из вольноотпущенников Кассия, перебежавший на сторону Антония, принес меч и военный плащ, снятые с трупа господина. Антоний приказал вывесить их на видном месте. Меч и плащ должны были ободрить приунывшие войска, потери которых были вдвое больше потерь противника.
Конница заняла холм. Тициний, с венком, надетым всадниками ему на голову, радостно побежал к шатру Кассия. И вдруг остановился, услышав крики и причитания.
— Горе нам! — рыдали легаты и военные трибуны. — Он ошибся, приняв конницу Брута за конницу Антония! Он упрекал себя, что погубил Тициния, послав его навстречу коннице! И потому он покончил с собою…
Отовсюду доносились вопли.
Тициний проник в шатер. Лицо вождя было искажено, на нем застыло выражение гнева и ужаса. Неподвижные глаза были устремлены вверх, точно разглядывали внимательно предмет, достойный созерцания.
Тициний, угнетенный смертью друга и военачальника, не замечал его искаженного лица.
— Горе мне, горе! — кричал он, сорвав с головы венок. — Это я виноват в его смерти, только я! Моя медлительность послужила причиной страшного для нас несчастья! О боги, примите мою душу.
Выхватив меч, Тициний нанес себе смертельный удар.
Вблизи заиграли трубы, загремели крики легионов, приветствовавших императора, — подъезжал Брут.
Узнав о смерти Кассия, он упал на колени перед трупом и, рыдая, сказал:
— Увы, друг мой и брат! Никто не знает, где ждет нас смерть — в бою или в мирной обстановке, от собственной руки или от руки злодея. Теперь я один… но дух твой со мною. Помоги же мне, последний римлянин, в этой борьбе! В часы кровавой смерти твой образ будет воодушевлять нас на подвиги, твоя вера в торжество свободы даст нам силы победить или умереть со славою! Ты — последний римлянин, — повторил он, — ибо республика не может произвести еще такого благородного мужа!
Повелев приготовить тело Кассия к похоронам и отправить его на Фасос, Брут собрал на другой день военачальников, приказав сделать подсчет погибших. Оказалось — потери его составляли восемь тысяч человек.
— По точным сведениям, полученным от перебежчиков, противник потерял вдвое больше, — сказал Мессала Корвин.
— Это не дает нам права пренебрегать осторожностью, — заметил Марк Лукулл, сын великого, отца.
— Тем более, — подхватил Марк Фавоний, — что у нас множество пленных…