Конец сказки
Шрифт:
Захлопали дверцы машин. Бонифацкий забрался на заднее сидение темно-зеленой «Тойоты Раннер», Белый занял пассажирское место впереди, Желтый полез за руль. Леня, стоя на подножке джипа, громко крикнул: «Мотыль?!», а потом пару минут растолковывал что-то явившемуся на зов долговязому бандиту, который непрерывно кашлял, но не выпускал изо рта дымящейся сигареты. Бандура подумал, что Мотыль, со своими длинными неухоженными волосами ala Beatles, болоньевой курткой и старыми советскими кедами на ногах кажется среди бритоголовых спортсменов Витрякова балериной в варьете. Тем не менее, он держался с Огнеметом на равных, даже препирался с ним через кашель. Наконец,
Внешность Бели оказалась классической, он выглядел чистейшей воды бандитом. За Белей Огнемет подозвал еще одного парня, невысокого, но чрезвычайно плотно сбитого. Андрей, из-за своей решетки, немедленно окрестил его каратистом.
Отдав необходимые распоряжения, Витряков, наконец, забрался в джип к Бонифацкому, мотор «Тойоты» заработал, и машина выехала со двора. За ней последовала целая кавалькада джипов, Бандура назвал ее «комитетом по встрече». Судя по внушительной численности «комитетчиков», мероприятие предстояло серьезное.
Как только задние фонари последнего джипа пропали за поднятой колонной тучей пыли, Мотыль и его команда тоже засобирались. Беля залез в кабину видавшего виды «Вранглера», завел двигатель с третьей попытки. Мотыль, уже последовавший за ним, дернул водителя за плечо, показав на окно, за которым прятался Андрей. Секунду или две они разговаривали, затем Мотыль вылез из машины и зашагал к окну, прямо через ухоженную клумбу. Бандура затаил дыхание, сообразив, что его заметили.
Подойдя вплотную к решетке, Мотыль с минуту пристально изучал Андрея, как провинциал, впервые очутившийся в зоопарке какого-нибудь диковинного зверя.
– Ты уделал Ногая? – спросил он, наконец, с неподдельным недоверием. Врать не имело смысла, Андрей скупо кивнул.
– И Рыжего?
– Угу. И его. Другие мне не представлялись.
Мотыль вставил сигарету в угол рта. Андрей с удивлением отметил, что это «Золотое руно», марка, которую он не встречал в продаже много лет, как минимум, с того времени, как распался Союз. Отец как-то достал целый блок, а курить не стал, утверждая, что табак сладкий. В конце 80-х, когда прилавки окончательно опустели, Бандура старший не притронулся к «Руну», предпочитая самосад, который оставался от деда. Бандура младший, став подростком, придерживался противоположного мнения, таская у отца пачку за пачкой, чтоб было чем баловаться на сельских дискотеках.
– Х… скажешь, зараза, – сказал Мотыль, глядя на Андрея. И покачал головой, поросшей жидкими волосами. Бандура пожал плечами.
– Огнемет тебя на куски порежет, – сообщил Мотыль меланхолично. – Или спалит живьем. Знаешь?
Андрей снова еле заметно пожал плечами. Что еще было делать?
– Только твоих дружков возьмет, и… – Мотыль скрестил руки, изобразив Андреевский крест. – Хана, короче.
– Мотыль?! – крикнул из «Вранглера» Беля, – ты идешь, б-дь?!
– Пошел на х… – сказал Мотыль, не оборачиваясь. – Твои дружки еще круче тебя?
Андрей в третий раз пожал плечами. Мотыль снова кивнул.
– Я из-за тебя бабу не доеб, – сообщил Мотыль доверительно. Представляешь? А, х… с той бабой. Бабы все одинаковые, верно? Смех-смехом, а манда кверху мехом, так? – Мотыль осклабился. Бандура промолчал.
– Яйца болят, – добавил Мотыль с грустью. – Хочешь совет?
Настала очередь Андрея – кивнуть. Он сделал это из вежливости.
– Постарайся сдохнуть
Андрей опять смолчал. Совет представлялся дельным, бандит, похоже, не потешался над ним.
– Курить хочешь?
Кивок.
– Ладно, – Мотыль вынул изо рта окурок, взглянул на обслюнявленный фильтр и, передумав, выудил из пачки новую сигарету. Раскурил, вставил Андрею между губ.
– Мотыль?! – крикнул Беля. – Какого х… ты к нему прилип?!
– Хуесосы они все, – сказал Мотыль с презрением. – Защечных дел мастера, б-дь. Ты – нет, – он бросил окурок на траву. – Ну, ты меня понял, – и, круто развернувшись, зашагал к машине.
После отъезда Мотыля двор вновь погрузился в летаргию, и теперь трудно было вообразить, что по нему только что сновали целые табуны бандитов. Андрей остался у окна, попыхивая сигаретой, зажатой зубами. От сладкого пряного дыма кружилась голова, мешая мозгу сконцентрироваться на поиске выхода из безвыходной ситуации. Совет Мотыля он не обдумывал, хоть слова бандита настойчиво стучались в голову. Они стояли прямо под дверью. Перегрызть собственные вены, интересное предложение, не правда ли? Подавиться гипсом, как вам? Но ведь, не прикажешь себе: «Умри», это ничего не даст, слова – не кристаллы цианистого калия, хоть иногда и бывают ядовитыми. Потом пришла мысль устроить пожар, при помощи полученной от Мотыля сигареты, но он не воспользовался ни тем, ни другим. Дал сигарете догореть до фильтра, а затем выплюнул на газон. Их окурки, Андрея и Мотыля, оказались рядом.
Солнце уже миновало зенит, когда в келью ворвался нарастающий гул моторов. Бандура, встрепенувшись, открыл глаза, чтобы обнаружить себя лежащим на койке под одеялом. Чувствуя головную боль, будто с бодуна, он с трудом помнил, как покинул свой пост у окна, израсходовав гораздо больше сил, чем у него вообще могло быть в принципе. После сна он не почувствовал себя отдохнувшим, зато вчерашние раны, казалось, терзали его с новой силой. Он подумал, что, пожалуй, съел бы с полпачки обезболивающего, а еще лучше – получил укол, но, о нем, похоже, действительно забыли. Или что-то произошло. Что именно, предстояло выяснить. Проклиная все на свете, и закусив ворот рубахи, чтобы не закричать, Бандура заковылял к окну.
У крыльца стояла «Тойота», в которой около полудня укатили Бонифацкий и Витряков. Ни того, ни другого видно не было, но у машины крутились телохранители Боника, Белый и Желтый. Сам внедорожник покрывал слой пыли такой толщины, что судить о цвете машины можно было разве что по крыше.
Чуть поодаль виднелся грузовик повышенной проходимости с крытым кузовом. Он только что сдал кормой к широким дверям, которые, как решил Бандура, вели в хозяйственный блок. Трое или четверо бойцов Витрякова принялись выгружать из кунга раненных. Пострадавших оказалось около десяти, кое-кому из них перепало куда серьезнее Бандуры. Двое или трое были обожжены. Ожоги были тяжелыми, люди, насколько понял Андрей, находились без сознания. Двор наполнился стонами, потому что ранить и получать раны – вещи совершенно разные, согласитесь. Появился доктор, тот самый, что оказывал Андрею первую помощь и которому он, возможно, был обязан жизнью. Док держал в руках саквояж с инструментами, уже знакомый Андрею.