Конец света в Бреслау
Шрифт:
— Вы хотите, господа, чтобы я вызывал вас как учеников? — шеф открыл глаза и шепнул зловеще.
— Советник Мок представил свою гипотезу. Мы все с ней согласны? Ни у кого нет никаких замечаний? А может быть, вы будете в восторне, когда я повторю замечания мэра и полицайпрезидента, которые, узнав о смерти советника Гейссена, потеряли к нам терпение? Райнерт, что вы думаете обо всем этом?
— Не бойтесь, Райнерт, — сказал Мок, проглотив с гримасой молочно-шоколадную густую смесь. — Если у вас другое мнение, чем мое, вы его смело представляйте. Я не буду топать со злости.
— Да. У меня другое мнение, — резко сказал Рфйнерт. — Что из того, что все жертвы занимались другой профессией и резко отличались образованием, интересами и политическими взглядами? Есть то, что объединяет людей независимо от всего этого. Это вредные привычки: разрушительные, как, например, азартные игры, отклонения, алкоголь, наркотики, и мягкие — например, всякого рода хобби. Этому примеру мы должны следовать. Изучить прошлое жертв и понять, что их связывало.
Райнерт умолк. Мок не проявил ни малейшей охоты к дискуссии. Он выпил еще одну чашку молока и наблюдал за быстрыми движениями вечного пера, которым стенографист Левин увековечил высказывание Райнерта.
— Теперь вас призываю к ответу. — В трубке Мюльхауза забулькала слюна, когда он посмотрел на Кляйнфельда. — После того как все выскажут свою точку зрения, я приму решение, каким путем двинемся.
— Господа, давайте взглянем на даты убийств и места преступления, — Кляйнфелд протирал очки. — Но не в понимании советника Мока. Первый труп, замурованный в мастерской сапожника, самым трудным было обнаружить. Это было настоящее совпадение, что кто-то рассказал сапожнику о вонючих яйцах, замурованных в стене, и тот разбил ее киркой. Сапожник мог или махнуть на все рукой и дальше работать с запахом, или найти другую мастерскую. И еще один ремесленник, арендовавший эту нору, мог бы сделать то же самое. Жалобы, поданные владельцу особняка, не должны были привести к обнаружению трупа. Владелец будет искать что-то в канализации, и на этом все закончится. В конце концов, какой-то ремесленник не стал бы беспокоиться о запахе и спокойно работал, наслаждаясь мастерской в прекрасной точке города. Короче говоря, тело Гельфрерта могло бы никогда не быть обнаружено. А что скажете, господа, о Хоннефельдере и Гейссене?…
— Так и есть, — Райнерт аж подскочил, разлив немного кофе на блюдце чашки. — Хоннефельдер был убит в собственной квартире. Найти его было, таким образом, невозможно, но это могло произойти только тогда, когда вонь трупа стала бы невыносимой для соседей…
— А Гейссен? — Кляйнфельд начал стучать загнутыми ногтями о поверхность стола.
— Поиск Гейссена был абсолютно невозможно, — Мок включился в дискуссию. — И это через полчаса после совершения преступления, когда охранник входит в номер, чтобы напомнить клиенту о превышении лимита времени…
— То есть мы видим как бы градацию, — Кляйнфельд с явным удовлетворением воспринял интерес Мока. — Первое убийство могло быть обнаружено после очень длительного времени или никогда не обнаружено, второе — непременно обнаружено, но через некоторое время, третье — непременно открытый, через полчаса. Как объяснить это регулярное сокращение времени?
— У вас есть предположение? — Мюльхауз выстукивал трубку в хрустальной пепельнице.
— Да, — сказал Кляйнфельд с сомнением. — Убийца испугался, что мы не найдем первую жертву, и поэтому убил вторую…
— Это очевидно, — прервал его Мок. — Он хочет обратить наше внимание на даты. Если бы мы не нашли жертвы, мы бы не поняли послания убийцы, которое написано на листах календаря.
— Я думаю, что убийца хочет к нам приблизиться, — продолжал Кляйнфельд, невзирая на ироническую усмешку Мока. — Я как-то читал в «Archiv f"ur Kriminologie» репортаж о серийных убийцах в Америке. Некоторые из них подсознательно хотят быть пойманы и наказаны за свои преступления. Особенно это касается преступников, которые были очень строго воспитаны в чувстве вины, наказания и греха. Похоже, что наш разыскиваемый делает так, будто хочет, чтобы мы напали на его след. Чтобы, однако, определить это с уверенностью, надо знать его психику.
— Но как узнать психику человека, которого мы вообще не знаем? — Майнерер, к едва скрытой неприязни Мока, впервые проявил интерес к делу.
— Мы должны попросить какого-нибудь психиатра, который имел дело с преступниками, о гипотезе, о попытке экспертизы, — сказал медленно Кляйнфельд. — Пусть нам напишет что-то типа рапорта: что может значить упомянутое мною сокращение времени, почему он убивает таким причудливым способом, что в конце концов могут значить эти листки из календаря. Во Вроцлаве до сих пор не было серийных убийц. Давайте возьмем копии дел серийных убийц со всей Германии, например Гроссманна, Хаармана — Мясника из Ганновера — и других. Пусть наш эксперт их прочтет. Может, он найдет какое-то сходство. Это все, герр криминальдиректор, что пришло мне в голову.
— Немало, — заметил с улыбкой Мюльхауз. — А что поведают нам наши близкие коллеги советники?
«Ничего другого, что не сказал бы Мок», — четко сказала мина молчаливого Элерса. С другой стороны, Майнереру было что добавить.
— Я думаю, что нужно бы проверить эти даты на значение чисел. Может, они имеют символическое значение. Надо бы нанять какого-то знатока каббалы.
Клякса попала на стенограмму Левина. Старый стенографист сначала вздохнул, а затем развел руки, поднял их к небу и закричал:
— Не нет, я не могу терпеть, когда слышу такие глупости! Он хочет, — показал пальцем на Майнерера, — нанять кабалиста! Вы вообще знаете, что такое каббала?!
— Или кто-то просил твоего мнения, Левин? — спросил холодно Майнерер. — Сосредоточьтесь на своих обязанностях.
— Вот что я вам скажу, — рассмеялся громко стенографист, который из-за острого языка был любимцем Мюльхауза. — Я подам вам другую мысль. Соедините места преступления на карте линиями. Выйдет вам, безусловно, какой-то тайный знак. Символ секты… Что, попробуем?… — говоря это, он подошел к карте Вроцлава, висящей на стене.
— Да, попробуем, — сказал серьезно Мок. — Рынок, 2 — особняк «У грифов», Бургфельд, 4 и Ташенштрассе, 23–24. Ну, что вы смотрите, Левин?… Вставляйте в эти места булавки…
— У господина советника в школе наихудшая отметка по геометрии? — сказал удивленный Левин. — Так или сяк выйдет треугольник. Три места — три вершины.
Мок, не обращая внимания на ворчание стенографиста, встал, подошел к карте и воткнул три булавки в три места преступления. Вышел тупоугольный треугольник. Мок некоторое время смотрел на цветные головки, затем подошел к вешалке, снял с нее свое пальто и шляпу, а затем направился к двери.