Конец света
Шрифт:
Ручку вбок и на себя, а педаль от себя. Ручку вбок и на себя, а педаль от себя…
— Ноль первый, я «Урал сорок семь», ноль первый, я «Урал сорок семь». На полосе ветер встречный, пятнадцать, на полосе ветер встречный, пятнадцать.
— «Урал сорок семь», я ноль первый, понял тебя, ветер встречный, пятнадцать, вижу огни полосы, вижу огни полосы.
Теперь посадочную полосу бетона видел и Саша.
Вон она…
А без приборов да без наведения с КДП, с командно-диспетчерского пункта, даже сам Затонов ее не увидал бы на такой скорости.
Кругом белые снега, да и полоса тоже — белая-белая…
Белое на белом.
Машину тряхнуло.
И сразу перегрузка бросила Сашу вперед, заставив его повиснуть на пристяжных ремнях.
Это вышел тормозной парашют, и Затонов нажал на тормоза…
«Сушка» встала посреди поля.
До едва различимой в белесой пелене вышки не доехали метров триста.
Затонов отщелкнул замки фонаря кабины, и послушное гидравлике остекление единым для спарки блоком поднялось под сорок пять градусов.
Саша поднял забрало шлема, снял кислородную маску, вдохнул морозной сибирской свежести.
К ним по полосе уже мчался дежурный уазик.
— Ну, счастливо тебе, Саша, — сказал Затонов.
— Спасибо, командир, — ответил Саша, — авось еще встретимся.
— Старцеву привет мой передавай.
— Передам…
Едва сняв в дежурке противоперегрузочный комбинезон, едва переодевшись в заботливо приготовленный местными ребятами камуфляж с майорскими погонами, причем именно по Сашиному росту и размеру, что он с благодарностью отметил про себя, едва выпив чашку горячего какао, что подала ему красивая девушка в форме сержанта российских ВВС, Мельников попал в объятия Цугаринова.
— Где ты пропадал, черт! — приговаривал Цугаринов, уминая Сашины спину и плечи.
— Я Катьку свою искал, товарищ полковник, — ответил Саша, тоже похлопывая Цугаринова по плечам и по спине.
— Дурак ты, Сашка, дурак, — немного отстраняясь, сказал Цугаринов с улыбкой, — мы же команда, поэтому все, даже поиски родной жены, должно вестись только в команде, а ты? Эх, дурак!
Цугаринов с укоризной поглядел на Мельникова.
— А ты занялся индивидуальным сыском! В таком-то катаклизме! Старцев без тебя тут совсем как без рук! И чего стоило мне тебя найти! Не стыдно?
— Стыдно, товарищ полковник, стыдно, — покорно кивнул Мельников.
— Ты старику не ври, а бей на эмоции, — посоветовал Цугаринов, когда уже сели в машину и та по пустынной бетонке помчала их в сторону секретного портала. — Старик тебя любит и простит, а ведь невыход спецагента на связь в момент дня «Д» и часа «Ч» — это больше, чем преступление, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Саша, — могут и расстрелять.
— А на кой хрен ты нам нужен расстрелянный? — хмыкнул Цугаринов. — Ты нам нужен живой и злой на Ходжахмета.
— Так это Ходжахмет за всем этим стоит? — спросил Саша. — Тот самый Володя Ходяков, что с нашим стариком в Афгане начинал?
— Именно, дорогой мой, — кивнул Цугаринов, — в том-то и пикантность ситуации, что старик, командующий Резервной ставкой Президента, знает своего противника лично.
— Да! Это вам не Усама бен Ладен! — хмыкнул Саша. — Ходжахмета мы еще по Чечне и помним, и знаем, и личные счеты с ним имеем.
— И более того, — сделав очень серьезное лицо, каким-то не своим голосом сказал Цугаринов, — и более того, Саша, теперь личные счеты с Ходжаевым есть и у тебя.
Саша удивленно вскинул брови.
— Старик велел мне передать тебе, что Катюша твоя у Ходжаева.
— Что? — вскрикнул Саша, и лицо его мгновенно исказилось. — Что ты сказал?
— По нашим совершенно точным данным, Катюша твоя жива-здорова и является личной пленницей и собственностью господина главного террориста, он ее только что вместе с сотней других красивых невольниц приобрел для своего дома в Эр-Рийяде, приобрел на Интернет-аукционе, на знаменитом андижанском торжище рабынь.
У Саши ком подкатил к горлу.
— Мне поручено тебе это передать, Саша, — сказал Цугаринов, — мы сочувствуем тебе, Катюша в положении, мы в курсе. Мы понимаем, каково тебе…
В портал въезжали молча.
Бетонка притиралась здесь к скале, и алюминиевые будки с охранниками, выкрашенные в коричнево-белые полоски, почти сливались с каменной стеной, также почирканной снежно-белыми вертикальными полосками.
Вышедший к ним начальник КТП заглянул внутрь уазика, увидев Цугаринова, молча кивнул и сделал шаг назад.
Шофер включил первую, и машина поехала мордой прямо в скалу…
Но вот часть каменной стены внезапно сдвинулась в сторону, открыв черное пространство входа в самый секретный мир… Туда, где теперь сосредоточилась надежда России.
Уазик въехал в тоннель и, гулко шурша шинами по бетону, помчался по выложенной тюбингами трубе — такой знакомой для пассажиров московского и питерского метро трубе перегонного тоннеля, как будто следующей станцией сейчас объявят «Автово» или «Краснопресненскую».
Лифт опустил их на шестой горизонт.
— Старика не обижай и вообще держи хвост пистолетом, — хлопнув Сашу по спине, напутствовал его Цугаринов.
Прошли по коридору.
Охрана, узнавая Цугаринова в лицо, всюду пропускала их.
Дверь без таблички и без номера — стальная дверь, каких в этом коридоре не менее полусотни…
Цугаринов открыл ее перед Сашей и молча пропустил первым внутрь.
— Здравствуй, Мельников, — Старцев поднялся со стула и, протянув Саше руку, сделал шаг ему навстречу.