Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
— Не знаю, — нерешительно ответил Теневиль. — Может, тангитанская лучше будет?
— Надо будет с учеными посоветоваться, — сказал Берзин. — Я чую — у тебя то, что надо здешним людям!
Берзин впервые ночевал в чукотском пологе, теплом, хорошо выбитом Рауленой на чистом снегу тундры.
Спали крепко и сладко. Можно было высунуть голову в чоттагин, что и сделал Берзин, последовав примеру Теневиля. Все тело было в мягком тепле — постелью служила оленья шкура, а одеялом несколько сшитых вместе пыжиковых шкурок, — а голова на холоде, на свежем воздухе.
На следующее утро после утренней трапезы Берзин поехал в оленье стадо на гоночной нарте Теневиля. Нарта казалась игрушечной, ребенок мог поднять ее одной рукой. Но она выдержала тяжесть двух людей, лишь как-то жалобно скрипнув ремнями. На другой поехал с пастухом Номо Михаил Куркутский.
Остановили упряжки поодаль и подошли к пасущимся оленям. Берзин, проваливаясь в мягком снегу, следовал за Теневилем. Стадо было огромное. Оно занимало всю лощину и поднималось за склон соседних холмов. Слышалось приглушенное хорканье, от стада шел какой-то незнакомый густой запах. Весь снег был истоптан оленьими копытами, разрыхлен до самой земли. Лежали сухие травинки, веточки и олений помет.
— Что же они тут едят? — растерянно спросил Берзин, нагнувшись и разглядывая почти что пустую землю.
— Мох, — ответил Теневиль. — Тут хорошее пастбище.
Берзин вырвал из своего дневника листок бумаги и выписал удостоверение Теневилю:
«Дано сие удостоверение от имени Совета рабочих депутатов Анадырского края товарищу Теневилю, не имеющему ни имени, ни отчества, в том, что он избран на законном основании, согласно Революции пролетариата России, Председателем Кочевого Совета стойбища Теневиль. Комиссар охраны Ревкома Август Берзин».
Попрощавшись с обитателями стойбища, цепочка нарт двинулась дальше, вверх по великой чукотской реке.
К концу дня достигли стойбища Кымыта. Три ветхие яранги стояли на возвышении почти у самого берега реки. Два пастуха вышли и безмолвно уставились на приезжих. Они выглядели крайне изнуренными: вяло отвечали на вопросы и не проявили никакого интереса к путникам.
Оживились лишь во время чаепития.
Старший, невероятно грязный, в рваной кухлянке, рассказал:
— С осени нас преследует беда. Сначала болели олени, а потом волки нагрянули.
Берзин в сопровождении Михаила Куркутского обошел все яранги. Люди нуждались в немедленной помощи.
Вернувшись в первую ярангу, Берзин спросил Ваню Куркутского:
— Сколько нам осталось ехать до Белой?
— Часов десять, мольч, не более… Погода доспелась, хорошая.
— Вот что: оставим здесь всю юколу и копальхен, который взяли. И пельменей второй мешок. Чаю, сахару…
— Так таких стойбищ на чукотской землице вона сколько! — протянул Куркутский. — Ежели кажное кормить да одаривать — нициво не хватит.
— Надо помочь, — решительно сказал Берзин. — Отдать все, что можем. Это мой приказ! А к ночи выедем дальше. Луна полная — все видать.
— А митинг? — спросил Михаил. — Советскую власть выбирать не будем?
— Да ты погляди на них! — осуждающе сказал Берзин. — Им не до митинга! Их накормить надо! Понимаешь — накормить!
10 января рано утром упряжки пришли в Усть-Белую.
Нарты направили к домику вахтера продовольственного склада, знакомого Галицкого.
Щуплый молодой человек вышел на стук и удивился, увидев столько народу. Галицкий в двух словах объяснил, в чем дело. Вахтер молча провел людей в жарко натопленную комнату, где убирала кровать молодая чукчанка. Она довольно хорошо говорила по-русски.
А перед глазами Берзина все еще стояла удручающая картина стойбища Кымыта.
— Дела откладывать не будем! — сказал он после завтрака. — Идем к Малкову. К вечеру надо послать минимум две упряжки с продовольствием в стойбище к голодающим. Вы что же, не знаете, что там люди голодают? — обратился Берзин к вахтеру.
— Да они все время голодают, — равнодушно ответил вахтер. Его должность была чем-то средним между приказчиком и сторожем. — Привыкли…
— Привыкли? — громко спросил Берзин, и женщина, вздрогнув, обернулась на разгневанного тангитана. — А вот теперь они так жить не будут! Идем к Малкову!
Малков жил в доме, срубленном из анадырской лиственницы.
Малков уже знал о приезде ревкомовцев.
— Здравствуйте, дорогие товарищи! — встретил он, кланяясь.
— Гражданин Малков! — строго сказал Берзин и добавил: — Именем Революционного комитета Анадырского края приступаем к обыску! Давайте, товарищ Галицкий.
Крайне растерянный Малков так и застыл возле двери.
— Товарищи! Да что же это такое?
— Вы знаете стойбище Кымыта? — гневно спросил его Берзин.
Малков молча кивнул.
— Почему вы не помогли им? Почему не дали кредит?
— Так ведь нечем потом им оплатить-то этот кредит! — дрожащим голосом ответил Малков. — Уж очень бедные они.
Весть о приезде представителей ревкома уже обошла все селение. И когда Берзин с Галицким и арестованным Малковым вышли из его дома, то оказались в густой толпе жителей Усть-Белой. Они что-то кричали по-своему, и Берзин чувствовал, что одобряют его действия.
— Товарищи! — крикнул он. — После конфискации имущества вашего эксплуататора и контрреволюционера Малкова мы соберем сход.
Большие богатства лежали на складе у Малкова. Оглядев штабеля мешков с мукой и сахаром, ящики с табаком и плиточным чаем, свертки тканей, Берзин сказал Галицкому:
— Ежели нам все это считать — застрянем надолго. Сделаем так — заберем ключи, а вы тут останетесь с Малковым и доведете дело до конца.
Недалеко от продовольственного склада располагался другой — керосиновый. Малкова пока посадили туда, снабдив теплой одеждой и оленьими шкурами.
Сход собрался в малковском доме. Не все желающие поместились, но другого подходящего помещения не было.