Конец Желтого Дива
Шрифт:
— Я… я… — промямлил он испуганно.
— Ну что, я-я?! Чего надо? — крикнул толстяк, дернувшись вперед, точно собирался укусить вошедшего.
— Я… за товаром… приехал.
— Товару нету.
— Я и в прошлый раз ничего не получил.
— Бог даст, и впредь ни шиша не получишь.
— Прошу вас, хозяин, дайте хоть немного товару, чтобы план выполнить, не то горим синим пламенем!
— А что тебе, собственно, нужно?
— Я слышал, вчера привезли атлас и ковры…
— Привезти-то привезли, да дорого дали, пока достали…
— Да уж мы не дадим вам одному везти этот воз, дорогой начальник, сами понимаем…
— Хватит вертеться вокруг да около. Сколько даешь… чтобы повезти этот воз дальше?
— Сто рублей, хозяин.
— Гони сто пятьдесят, и десять ковров твои.
— Сто десять, хозяин…
— Ну ладно, давай сто сорок и покончим на этом. Ты ведь мне почти что брат!
— Дам сто двадцать, хозяин, ведь вы мне ближе, чем родной отец!
И эти два «брата» начали свирепо торговаться за каждый рубль, как на толкучке — только что не лупят друг друга. Наконец сошлись на ста двадцати пяти рублях взятки. Завмаг выудил из глубин кармана денежки, а завскладом протянул за ними лапу. Щелк! Мулла [11] Хашимджан, само собой, зафиксировал милую сценку на память. Будем надеяться, скоро раздам карточки, и родные, поглядывая на них, будут носить передачки… А магнитофон был включен давно.
11
Здесь — в смысле почтенный, уважаемый.
Кланяясь, спотыкаясь и рассыпая приветствия, в дверях появился еще один завмаг. По мере его приближения с лица толстяка сходило нечто, похожее на улыбку, появившееся при получении ста двадцати пяти рублей. И когда очередной завмаг вошел в кабину, перед ним снова были злые, колючие глазки и жестоко поджатые губы.
— Здравствуйте… Бог вам в помощь…
— Чего-чего? Помочь? Ишь чего захотел, бездельник! Может, тебе свою зарплату отдать, оставить детишек голодными, неодетыми, необутыми…
— Простите… Но я сказал… бог в помощь…
— Как же! Поможет он тебе! Чего надо, говори!
— Да вот… за товаром приехал, ака…
— Что ж, ладно. Дам я тебе сахару.
— Так ведь своего сахара некуда девать: который уже месяц только сахар и выдаете мне.
— Ну, бери тогда мешков сто соли.
— Зачем мне соль? Себя солить буду, что ли?!
— А у меня больше ничего нет.
— Я слышал, вчера привезли апельсины, индийский чай. Вот давайте эти товары, то-то обрадуются покупатели.
— А меня? Меня-то кто обрадует?
— Вас пусть ваша женушка обрадует.
— Ты еще грубишь! Ничем не могу помочь тебе, склад пуст.
— Апельсины и чай привезли вчера. Знаю точно.
— Но чтобы привезти их, мы здорово поистратились…
— Ерунда!
— Вон отсюда!
— Я буду жаловаться, дойду до ОБХСС!
— Вон отсюда, тебе говорят! Ты мараешь высокое звание работника советской торговли! — Грохнув кулаком по столу, толстяк грозно поднялся со стула. Он широко раскинул руки в стороны, пошел на завмага, будто хотел вначале, на прощание, обнять его, а затем задушить. — Как смеешь ты ставить под удар выполнение государственного плана, отказываешься брать те товары, которые есть на складе! Тебя надо призвать к ответственности, твое место не за прилавком, а в тюрьме! Ты хапуга и рвач, наживающийся за счет честных советских покупателей!
— Э, не ори ты, нет тут дураков, которые клюнут на твою болтовню, сунут тебе взятку! — Парень-завмаг был, видно, крепенький орешек, не из пугливых, таких нахрапом не возьмешь: сжал довольно-таки увесистые кулаки, стоял, набычившись.
— Во-он, тебе говорят!
— Не ори, задохнешься. Мои работники честно трудятся, ни копейки с них не возьму, ты понимаешь? И своих не дам — дома мал-мала меньше восьмеро сидят. И были бы — не дал! Я тебя спрашиваю, ты отпустишь товар или нет?
— Не получишь…
Вдруг завмаг схватил увесистые счеты толстяка, занес их над головой.
— Ну ладно! Уж пришибу тебя, хоть за дело сяду — погань уничтожу!
Толстяк вдруг обмяк, неловко попятился, плюхнулся на стул и вдруг фальшиво расхохотался:
— Положи на место счеты, сумасшедший! Я ведь только пошутил. Сколько тебе нужно чаю?
— Четыре ящика.
— А апельсинов?
— Сколько дадите.
— Ну нельзя быть таким серьезным, совсем шуток не понимаешь. Как у тебя дома-то, детишки живы-здоровы?
— Да. Живы. И здоровы.
— А жена все еще учится?
— Учится.
— Я тебе все выдам, друг, но ты должен подбросить мне хоть двадцатку. Если я с тебя ничего не сдеру — непременно заболею. Пожалей меня…
— У меня нет ни копейки!
— Дай хоть рубль, чтобы я смог пообедать.
— В кармане у меня ничего, кроме автобусных абонементов.
— Ну ладно, давай хоть абонементы.
Отдав толстяку два абонементных билета, завмаг взял листок бумаги, на котором было выведено многозначительное слово «Фактура», и пошел прочь. А толстяк стал больно щипать себя за бока и хлопать ладонью по голому черепу, приговаривая: «Ох, какая же я тряпка, невозможная тряпка, и притом половая тряпка!» Однако вспомнил про очередь и снова приосанился…
Начали заходить еще завмаги. Эти особо не спорили, выкладывали то, что просил толстяк, и отправлялись за товаром довольные. Довольно потирал руки, само собой, и наш толстячок. Да и я не имел оснований для недовольства: фотоаппарат мой и магнитофон работали безостановочно, значит, задание свое я выполнял как следует. Весело чувствовала себя и волшебная моя шапочка: как-никак немалую услугу оказывала она сегодня нашей родной милиции!
Толстячок начал заносить в толстую общую тетрадь список взяток, полученных сегодня. Чтобы лучше сфотографировать, я влез на стол, широко раздвинул ноги, — между ботинками оказалась строго разграфленная тетрадь — и с полчаса мы с завмагом работали молча и сосредоточенно. Затем толстяк принялся считать деньги, негромко напевая себе под нос что-то лирическое… Потом запихал деньги в пухлый портфель, любовно чмокнул его в пузо и нагнулся, чтобы отпереть несгораемый шкаф.
Я не спеша поднял портфель: в нем деньги, добытые нечестно, и толстяк не имеет на них никаких нрав. С другой стороны, мне, правда, тоже не приказано конфисковать их; поэтому, решил я, посоветуюсь с Салимджаном-ака, а пока припрячу на крыше склада. Никуда они не денутся.
Когда я опустился вниз, надежно захоронив портфель, толстячок носился по складу, как курица-наседка, потерявшая цыплят. Вот он подскочил к грузчику, который перетаскивал тяжелые тюки, схватил его за грудки, поволок к себе в кабину.