Конец
Шрифт:
Хинес остановился в нескольких метрах от машины. Ясно одно: какая-то мысль целиком завладела им, но эта мысль пришла ему в голову лишь после того, как он изучил салон машины, и она не имеет ничего общего с тем не слишком глубоким, поверхностным любопытством, которое он проявлял до сих пор.
— Что? Что, черт возьми, снова случилось?
— Ничего… ничего… Просто… надо открыть дверцу, ты сама сказала, надо открыть…
Все это Хинес произносит, не отводя глаз от машины. Ева молча бросает на него быстрый взгляд, презрительно фыркает, а затем поворачивается
— Видимо, заклинило, — говорит она, дергая все сильнее и сильнее, — после удара, кузов… — Ева кладет пистолет на капот и тянет за ручку двумя руками. — Она не должна быть заперта, — твердит Ева голосом, изменившимся от натуги, — заело…
И тут дверца неожиданно распахивается. Рука теряет опору, Ева отлетает назад и падает, сбивая Хинеса, стоящего сзади. Оба оказываются на земле, и им стоит труда подняться на ноги — в иное время это выглядело бы комично.
Наконец, когда они уже сумели встать — Ева чуть ближе к машине, чем Хинес, — в нос им ударяет характерный сладковатый запах, который через открытую дверцу потянулся наружу.
— Кажется, нет смысла проверять, дышит он или нет, — бросает Ева, зажимая нос рукой.
Но Хинес смотрит в салон, широко раскрыв от изумления глаза, смотрит пристально и неотрывно, почти не скрывая охватившего его ужаса. Мертвец, который сидит на водительском месте, даже не шелохнулся, несмотря на то что машину сильно качало, пока Ева боролась с дверцей. Рот у него слегка приоткрыт — это черная дыра без намека на белые полоски зубов. Полуопущенные веки позволяют увидеть затянутые смертной пеленой глаза. Тело лишено каких бы то ни было признаков жизни, и только в одежде — футболке с коротким рукавом, спортивных брюках и кричащего цвета кроссовках — осталось что-то от повседневности. Ева быстро поворачивается к Хинесу.
— Спокойно, спокойно! — говорит она, заметив ужас на его лице. — Это просто труп, это вовсе не живой покойник.
— Дай мне… дай мне, пожалуйста, его пиджак… он там, на сиденье.
— Пиджак?.. Зачем тебе понадобился его пиджак? Что-то опять взбрело в голову?
— Бумажник… документы, — говорит Хинес, как-то неуверенно указывая в сторону распахнутой дверцы, словно суеверный страх мешает ему самому приблизиться. — Наверняка в пиджаке лежит бумажник.
— Да объясни ты наконец, что тебе там понадобилось! — сердится Ева, но в гневе ее теперь чувствуется страх и нарастающая тревога.
— Не может быть! Этого не может быть! — вскрикивает Хинес каким-то жалобным, рыдающим голосом.
Ева делает шаг к машине, хватает с сиденья пиджак, резкими движениями ощупывает его и наконец натыкается на характерно вздувшийся карман. За считаные секунды она достает бумажник, открывает его, заглядывает внутрь и читает указанное в бумагах имя:
— Андрес Гомес Гарридо.
Хинес ошарашен, уничтожен. Он стоит с открытым ртом, влажная нижняя губа вяло отвисла, в глазах застыл ужас, кажется, он вмиг постарел на десять лет. Он тупо повторяет: «Не может быть! Не может быть!», словно все мысли его, избегая более
— Ты можешь наконец объяснить мне?.. — взрывается Ева, но тотчас замолкает — ее неожиданно посетило некое воспоминание, некое подозрение. — Погоди… Андрес… А не так ли звали?.. Неужели это…
— Он здорово изменился, — произносит Хинес скорбным тоном, — но… на самом деле… лицо… сразу показалось мне… и голова… форма черепа. Да он уже и тогда начал лысеть, в двадцать лет! Это было так дико! Мы над ним посмеивались… Посмеивались!
— Андрес! Этот Андрес и был Пророком? Это и есть ваш гребаный Пророк?.. И он помер!
Ева вдруг пришла в какое-то странное возбуждение, словно получила отличную новость. Она все еще с радостным недоверием мотает головой, держась рукой за машину рядом с задней дверцей. Хинес между тем отступил еще на шаг. Он тоже поводит головой из стороны в сторону, словно ребенок, который без всякой надежды на успех пытается спастись от шприца, зажатого в руке доктора.
— Но как же это? Почему он не…
— Надо же! Да ведь это просто здорово! Ваш знаменитый Пророк… — говорит Ева.
— Но ведь он… Почему он не… Только он один не исчез! — продолжает Хинес тоном человека, ненароком схватившегося за раскаленный гвоздь. — И почему мы его нашли? Почему именно мы?
— Случайно! По чистой случайности! Как и все остальное, что с нами произошло, — это треклятая случайность. Как и та очередность, в которой исчезали люди.
— Ты ошибаешься, — говорит Хинес с тоскливой торопливостью. — Должен быть кто-то, какой-то разум… здесь есть… план, заранее продуманный план, и кроме того… Почему он… почему мы его нашли?
— Да перестань ты!
Ева резко наклоняется, сует голову в салон машины, достает лист бумаги и сразу же начинает читать. Это похоже на письмо, во всяком случае, есть что-то вроде заголовка или обращения, за которым следуют несколько абзацев текста, напечатанного мелким шрифтом на компьютере, — текст занимает почти всю страницу. Ева читает с таким выражение на лице, словно не верит своим глазам, словно ничего не может понять, она хмурится, а потом на губах ее появляется что-то вроде гримасы отвращения, презрительная улыбочка; потом она мотает головой, самодовольно выпускает воздух через нос и вдруг поднимает глаза от листа бумаги и какое-то время стоит неподвижно, о чем-то раздумывая.
— Что? Что там написано? — спрашивает Хинес нетерпеливо и почти жалобно, увидев, что Ева, не выпуская листа бумаги из рук, двинулась вокруг машины и остановилась только у дверцы водителя.
Ева смотрит сквозь окошко — наклонившись к нижней его части и приставив ладони домиком к стеклу, чтобы не мешали отблески солнечных лучей. Но, судя по всему, ей не удается разглядеть то, что хотелось, поэтому она открывает дверцу — та легко распахивается — и внимательно все осматривает. Лицо ее на миг озаряется победной улыбкой, но потом она кривит губы и быстро захлопывает дверцу, закрывая нос и рот сразу двумя руками.