Конечная История

Свиридкин Дмитрий Олегович

Скончался д'Эрмион в возрасте восьмидесяти лет, в связи с неизвестными обсто­ятельствами, в своем замке. К концу жизни за ним числились десять миллиардов золотых! Все это невероятное состояние Люциус... нет, не передал по наследству...со­крыл! Причем неизвестно где, а сыну оставил лишь состояние в десять тысяч сере­бром, одноэтажный деревянный домик в самом центре столицы (в те времена столица Империи носила гордое имя - Траниус. Почему? Неизвестно, но это не особо важно...), да клочок бумаги с одной фразой: "Ищи там, где нет".

Таким образом, герой наш оказался не полностью, но почти на улице (хочешь или нет - работать придется), ибо на десяти тысячах далеко не уедешь. Д'Эрмион, будучи гигантом мысли, умевшим на обычной человеческой глупости получить все, чего душа

желает, решил потратиться на дорогие одежды и заручиться поддержкой Его Величества, пришедшего на смену старому Величеству, Геральда III Синезубого (Его третий справа в верхнем ряду зуб был крайне синего цвета, возможно, это признак магической силы, а возможно, всего лишь особая форма кариеса). (Есть мнение, что Ричарда II самого продали какому-то племени луноликих людоедов, однако это всего лишь гипотеза, которую подтверждает только присланная вместе со стрелой записка: "Хатим исчо").

Не будем раньше времени сообщать читателю, каким образом собирался выполнить поставленную задачу д'Эрмион, ибо об этом будет сказано позже.

Итак, по традиции жанра нужно завершить представление нашего героя его портретом...да будет так:

Черные, как уголь, длинные волосы, заплетенные по какой-то особой технологии на затылке, они сверкали в лучах солнца, а ночью они сливались с тенью... Глаза его были особыми: средних размеров, черные и пустые днем, ночью - сияющие дьяволь­ским огнем. Когда он весел, глаза его отливают цветом морской волны, когда зол - два огненных рубина, а печален - цвета тины болотной. Острый, как носы его туфлей, нос, но с легкой горбинкой. Не красные, полные жизни, не бледные, как у мертвеца, а представляющие собой что-то среднее, тонкие губы, растягивающиеся в злобной ух­мылке всего лишь на четверть от расстояния "до ушей", открывающие сверкающие своей белизной зубы. Лицо его также было не живым, не мертвым, а просто бледным. Уши его всегда скрывались либо шляпой, либо волосами, мы знаем только то, что они есть. Рост у него среднестатистический, вес, соответственно, тоже. В плечах широк, не слаб, не силен, в общем, обыкновенен.

Нарисовав лицо, нужно дорисовать одежду:

Шляпа его была самым главным богатством, на ней насчитывается около тысячи драгоценных камней, которые он самолично вживлял в ткань. Она была зачарована у какого-то шарлатана-колдуна, дабы оберегать и приносить удачу, и, действительно, пока шляпа была со своим хозяином, с ним ничего никогда не случалось плохого, но и хорошего было мало ("Энергии не хватило", - усмехался д'Эрмион). Возможно, в ней и было еще что-то особенное, одно ясно точно: потеря такого "артефакта" привела бы нашего героя к немыслимому краху.

Пытливый ум нашего читателя может задать вопрос: "Раз это такой, можно ска­зать, богатый и к тому же известный господин, то при нем должно быть хоть какое-то средство самозащиты". Незамедлительно отвечаем: ранее всегда при нем были шпага и пистолет (попадать белке в глаз с расстояния десяти шагов и закалывать вооруженно­го и опасного пациента клиники Его Королевского Величества для душевнобольных должны были уметь в эти времена все без исключения), однако отсутствие начального капитала потребовало серьезного решения - продать! Теперь же, когда хоть какие-то, но деньги, у него появились, было бы накладным приобретение оружия, ибо требова­лось слишком много бумажек, которые в свою очередь потребовали бы слишком много денег.

IV

То был один из по-настоящему летних деньков. Вчера прошел ливень, так что лужи все еще стояли в выбоинах на дорогах. Было еще много меньше полудня, но солнце уже припекало. Просыпающийся город пока дышал свободно, ибо пыль, осев­шая за ночь на многочисленных дорогах, только собиралась подняться вновь, дабы кашлем и чиханием сообщить миру, что в городе кипит жизнь.

И вот он, в черных остроносых сапогах, блестящих штанах, отливающих сере­бряным блеском, в белой, аккуратно выглаженной рубашке и в серо-зеленой жилетке поверх, на которой вышит фамильный герб (змей, обвивающий переломленное копье), в зеленом с бардовой подбивкой плаще, уверенно шагает к своей цели. Мчит на всех парах, сбивает прохожих с ног, останавливается, раскланивается, приносит извинения и продолжает свой путь, ежеминутно поглядывая на золотые (позолоченные?) часы на запястье.

Он летел, распихивая все на своем пути, "влетал" в лужи, обрызгивая стоящи ря­дом, и слышал недовольные возгласы в свою сторону. Он все слышал, но не слушал: в голове его была лишь одна мысль: наполнение своих карманов золотом.

Однако он внезапно сбавил шаг и остановился. В этот момент проходящая мимо пара молодых людей, глядя на него, покрутили у виска пальцем. Жалобный плач скрипки достигал его слуха. Д'Эрмион, недолго размышляя, двинулся на звук. Он при­вел нашего героя к небольшому бревенчатому домику, каких в городе были тысячи. Из распахнутого окна струились рыдания музыкального инструмента. Он заглянул: ком­ната была пуста, как ему показалось, ибо видел он только дверь, ведущую неизвестно куда. Срывающийся со струн, вырывающий душу реквием по несбыточной, древней мечте, утерянной в далекой башне на затерянном в синем море острове, пронзал серд­це, разрывал душу на тысячи клочков, предвещая что-то недоброе... Внезапно игра оборвалась, что-то с грохотом упало на пол и разбилось...
– д'Эрмион сбежал, заметив, что дверь приоткрылась и из щели показалось чье-то бледное лицо...

Мгновенно выбросив все увиденное из головы, совершенно не придавая этому значения, он продолжил свой путь, ибо время, как и Их Величество, не любит ждать...

V

Около получаса беготни с пяти-десяти секундными передышками, около пятиде­сяти раз назван сумасшедшим, десять раз проклят. Наслушавшийся всяческих сквер­нословий, он стоит перед массивными дубовыми вратами королевского замка, окру­женного, согласно всем традициям, рвом с крокодилами. Это грозное строение, распо­ложившееся на маленьком островке суши, соединенном с остальной частью города лишь относительно небольшим каменным мостом, являло собой вид уродливости и древности в одном флаконе. Назначение рва при отсутствии подъемного моста остава­лось загадкой. Судя по башенкам, в которых должен был находиться подъемный меха­низм, таковой мост планировался, но после того, как вырыли ров, что-то пошло не так. Так или иначе, но замок представлял собой громадную пятиуровневую коробку с многочисленными окошками. Выше же этот жуткий гигант продолжали башенки. Огромный шпиль на самой высокой башне сверкал в лучах медленно подымающегося солнечного диска. (Всего башен в замке было пять, у каждой было свое название. Эта башня была названа Башней Удачи: есть поверье, что если сбросить с нее монету в ров и если эта монета убьет крокодила, то бросившего всегда будет сопровождать удача. А еще, все упавшие с нее никогда не были съедены крокодилами. Почему? Читатель, наверное, в силах сам ответить на этот вопрос).

Пред самыми воротами расположились двое, судя по всему, стражников: с пра­вой стороны - побольше, с левой - поменьше. Тот, что побольше, сладко дремал, раз­валившись на маленькой табуретке, поменьше - стоял во весь рост, время от времени почесывая острием своего орудия труда, а именно копья, затылок, и подозрительно поглядывал на переступающего с ноги на ногу Маркуса, одновременно с этим прищу­ривающего то один, то другой глаз.

– Достопочтенные господа!
– д'Эрмион, слегка наклоняясь, сделал шаг навстречу меньшему, который тут же схватился обеими руками за копье.

– Ты хто такой?!
– меньший тупо уставился на нарушителя порядка, тыча в него копьем.
– Назовись!

Первая мысль, посетившая достаточно светлую голову Маркуса была: "Господи, храни идиотов", - в слух же он произнес:

– Я - Маркус д'Эрмион, однако, я уверен, что это вам ничего не говорит. Прибыл по приказу Его Величества, Короля нашей Священной Империи Девайль, мудрого Ге­ральда III Синезубого, - последние четыре слова он выговаривал с явным отвращением в голосе, - дабы, во-первых, засвидетельствовать Ему свое почтение, и, во-вторых...