Конечная остановка: Меркурий
Шрифт:
— Ты балбес непонятливый или артист, умело придуривающийся? Мне или на Меркурии жить, в системе всех необходимых мне симметрий, или нигде. Жрачка покрывает мои энергетические запросы только наполовину. Я уже сейчас пробавляюсь аккумулированными запасами.
— Ладно, Меркурий не сраный, а весьма милый, особенно в хорошую погоду. Он мне тоже очень нравится. Я его, между прочим, уважаю — он маленький да удаленький. Вернемся в Васино, найдем фемскую бабку-знахарку, она тебе все симметрии мигом наладит. Если даже не желаешь отрываться от своего коллектива, будем просто встречаться.
Но ее не так-то просто было уломать, она даже перешла в наступление — рефлексы, наведенные здоровым коллективом, держали ее похлеще ручных и ножных кандалов.
Я сосал джин с тоником, а она стучала кулачком — я отлично знаю, какова его убойная сила — по переборке.
— После аномального зоны, Терентий, в тебе, именно в тебе поселилось или же возбудилось зло. Что-то внедрено в тебя, может быть спора, эмбрион той самой твари.
Стоп, парень. Не вздумай купиться на эти заклинания. Не дай себя опустить. Фемки может чего-то и умеют, но в первую очередь они — сектанты. А это, означает, неустанные поиски врага и параноидальный уклон. Я признаю странные явления в природе, на них можно кое-что списать, но не собираюсь превращаться в какое-то пугало. Если даже это для кого-то удобно.
— Ну здрасьте, приехали. Споры, эмбрионы… глисты, аскариды, да кого они должны волновать кроме меня. Я тебе подыгрывал, но пожалуй, хватит. С аномалиями пусть физики да мизики разбираются, а нам в полиции неважно, что там в заднице у преступника зудит. Нас интересует, где, когда и как он совершил преступление. На караван с гафнием не эмбрионы налетели, а народец, жадный на легкую поживу. Дыня с Нуром не споры, а просто некачественные людишки. Отнюдь не сперматозоиды сидели за штурвалами бомбардировщиков и разбойничьего вездехода.
Фемка, кажется, немножко паниковала, оттого что я не хотел укладываться в Прокрустову раскладушку ее объяснений.
— Но то, что внутри тебя, оно живет, фурычит. Его вибрации экранируют меня.
— Мне тоже чьи-то вибрации не нравятся, но я ж не стреляю без промаха в того, кто их пустил. По-моему, просто пробудилась от спячки колдовская наследственность, доставшаяся мне от дедушки-шамана.
Улыбка проползла по ее щеке, во второй раз за время нашего знакомства. А я продолжал наяривать.
— Какой бы там лапши вам ни вешали на политзанятиях, Шошана, но по-нашему, по-мужицки, зло — понятие относительное. Я ведь не стал злее по отношению к тебе. И, мне кажется, жизнь отдать готов за тебя, причем свою.
— Мы, уважаемый шаман, до семи лет живем в так называемых материнских камерах. Там многое происходит само собой. Когда нас выпускают оттуда, то все вокруг кажется большой дрянью. Причем очень долго кажется, до самой смерти.
12
— Вот она — долина Вечного Отдыха. Похожа на ложку. Только какое-то время назад эта ложка зачерпнула нехорошего дерьмового варева. Похоже, что нас нынче ждут — не дождутся с хлебом-солью, чего однако не было в прошлый раз, когда я приехал не с тобой, а с Мухиным и прочим ОПОНом. Но их с тобой и сравнивать смешно.
Несмотря на пылевую завесу я различаю заграждение — цепочку тракторов, которая протянулась поперек тракта. В любом случае придется с заград-отрядом поздороваться.
Цепь была настроена воинственно, даже с приличного расстояния проглядывались серебристые дула плазмобоев. А мы будем демонстративно миролюбивы. Я остановился метрах в десяти от ближайшей машины. Ни в одном диапазоне заград-отряд со мной общаться не захотел. Приглашают, значит, на выход. Я без особой охоты напялил скафандр, из оружия ничего кроме маленького лазерного ножика, да пары плоских гранат не взял. Если и пригодятся боеприпасы, то только незаметные. Когда я выбрался в сумерки, один из вездеходов, вернее прицепная кабинка, просигналил мне.
Внутри нее сидели трое господ в довольно скованных картинных позах и еще двое мужланов строго стояли со сквизерами. Эти двое хотели было отцепить у меня пушку, но я демонстративно развел руки и заулыбался, показывая, что дружелюбен и миролюбив. Среди встречающих был шериф Кравец, у которого теперь растекался синяк на оба глаза, но по счастью отсутствовал пахан дядя Миша, которого мне пришлось обидеть в прошлый раз. Физиономии присутствующих не вызывали бурного оптимизма, напротив, от них хотелось взгрустнуть.
— Ну, представь, меня, шериф, публике,— вздохнув тяжко, вступил я в игру.
— Пару недель назад этот тип был лейтенантом полиции из Васино. Кто он сейчас такой, я не знаю и знать не желаю.
Кравец, судя по широкой фигуре типа “шкаф”, родом из питомника “Берлога”, что на Титане. Как, впрочем, и Мухин. Там, во-первых, не умеют давать малькам приличные имена, а, во-вторых, накачивают их мускулатуру искусственной тяжестью. Оттого Мухин с Кравцом такие внушительные на вид. И негибкие умом.
— Фу, какой моветон. Шериф, так не принято в высшем свете,— напомнил я. — Это еще хуже, чем пускать ветры при дамах.
— Ты лучше молчи, пока не спросят. Это будет полезно для твоего здоровья. Давай-ка свою персональную карту,— устало сказал густоусый человек, находящийся во главе стола. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — он тут главнокомандующий.
— А, мент, к тому же не при исполнении,— недружественным тоном произнес усатый командир, пропустив мою карточку через идентификатор.
— Если точнее, в отпуске. Кроме того, я не из “Дубков” или “Вязов”, а из префектурной полиции,— голос мой завял от безнадежности.
— Да все вы одной какашкой мазаны. “Дубки”, “Вязы”, префектура… — глубокомысленно произнес командир. — Думаешь, отпуском своим нам головы заморочишь. Не на тех нарвался, синьор помидор. Так вот, если в течение часа не уберешься отсюда, я тебя велю расстрелять.
— Мне почему-то всегда казалось, что меня велят повесить… Послушайте, генерал, я уважаю ваши решения, также законы и даже красивые старинные обычаи, но мне не хватит кислорода и воды на обратный путь. Я рассчитывал прикупить здесь.