Конечная остановка: Меркурий
Шрифт:
— Есть на борту пассивные или активные системы защиты? — вопросил я. Капитан замялся.
— Ну, давай же быстрее. Видишь, они не стали вызывать корабль военно-космических сил. Им надо побыстрее уничтожить нас, потому они не пожалели и вас, невинных. Ну что, похожи мы разве на обыкновенных уркаганов?.. Мне хоть девушку стало бы жалко, старый ты козел. Вон у нее какая попка. А ножки — поэзия…
— Скажите ему, Василий Лукич,— пискнула от борта стюардесска,— сделайте хоть что-нибудь.
Капитан сплюнул, он сплюнул дважды.
— Ну, есть, есть у любого гражданского судна кое-что оборонное согласно мобилизационному плану! — выкрикнул своей доброй душой капитан Лукич и набрал код на какой-то панели, которая с немелодичным писком откинулась
Торпеда была уже видна без увеличения — похожая на огонек спички. В стереоскопе эта штука являлась черной безглазой колобашкой. Тут четыре искорки выскочили из нашего борта и, немного вихляя, понеслись по спиралевидной траектории навстречу вражескому фугасу. На какое-то мгновение мне показалось, что защитники пронеслись мимо него. Однако, что-то рвануло и полетело в разные стороны светящимися космами, которые опять-таки взорвались, там и сям, и совсем рядышком. Корпус тряхнуло. Интересно, задели нас заряды из кассетной боеголовки торпеды или нет? Впрочем, через секунду на экране все угомонилось — корабль вроде остался целеньким, бортовые системы не стращали нас чрезвычайными сведениями и предсмертными уведомлениями.
— Для гразерного луча у нас приличный отражатель припасен,— не удержался от хвастовства капитан, разворачивая паруса дефлектора. И тут я, отойдя от азартной игры в “промах-попадание”, заметил, чем закончилась для шерифа первая прогулка в космос. Он, борт-механик и Шошана свалились с покореженного мостка и беспризорно улетали в пространство. Наверное, каким-то шальным осколком перерезало и страховочный конец. Причем, если мужики елозили конечностями, то фемка после транквилизатора и кислородного голодания — возможно после контузии или ранения — вовсе не шевелилась. Единственное, в чем я был уверен — что она жива — хоть и не мог услышать через борт слабенькие сигналы ее Анимы.
— Если тебе и не жалко своего механика — я понимаю, много таких — то у меня народ ценный. Мне требуется аварийный робот! — зарычал я на капитана.
— Да не могу я заниматься одновременно и маневрированием, и ловлей “блох”,— как всегда засопротивлялся капитан Лукич. — Вон какое сложное управление у аварийщика.
Космонавт злобно ткнул пальцем в панель с множеством рычажков.
— Обойдемся без твоих занятий, ты, главное, рули.
И я взялся руководить аварийным роботом. Монитор показывал, как, слушаясь неловких моих команд, спасатель, выбирается из бортовой ниши, где стоял до поры-времени на манер статуи Аполлона. Где вы человекообразные роботы, про которых столько понапачкано фантастами? Красавчик этот оказался по внешности чем-то вроде радиолярии, с двигателями, толкающими в шести направлениях. Но и при достаточно удобном управлении отловить три одновременно разлетающихся объекта, казалось делом безнадежным. Одним глазом я пялился на экран общего обзора с координатной сеткой, другим — через окуляры самого робота, а ухом, наверное, приглядывал за капитаном и стюардесской, чтоб не стали самовольничать.
Вначале мало что получалось, я уж собирался переключиться на одну лишь Шошану. Но тут, как встарь, проклюнулся во мне пространственный полюс, который своими вихрями-вихрами быстренько обшарил окрестности. Должно быть, осознал я нужные симметрии, которые охватывали меня, этих трех беспризорников, парящих в ночи, робота, корабль, даже капитана и стюардессу.
Я стал работать на пределе. Без споры Плазмонта и Шошаниной подмоги. Однако, от страха возбудилось еще несколько полей. Разметавшись косматыми вихрями, они заставляли резонировать родственные энергии в трех летучих голландцах. Пульсации устойчивости, притяжения, отталкивания, пространственного искривления и всякий такой кал стали взаимодействующими кусками одного целого. Я даже попросил стюардессу пересесть в другое кресло, а как всегда вредничающего капитана несколько изменить продольную
Три живых предмета перестали разлетаться и даже потянулись друг к другу, словно были кучками мусора, которые я веником сметал в одну большую кучу. Первого, как ни противно, но пришлось цеплять бортмеханика. Стюардесска по моему приказу поманипулировала конечностями робота и довольно ловко зацепила своего товарища.
Потом еще более элегантно уловила Шошану и, наконец, бомбу-Кравца. Шериф даже вскинул руку, празднуя победу. Ну, можно отвлечься, робот на автопилоте дотащит этих трех везунчиков до бортового шлюза.
Теперь пора космическому зайцу проверить работу космического волка. Капитан вроде полностью отвернул от спутника, и мы летели прочь от “Меркурия-3”, только неизвестно куда.
— Ну, кэп, мы продемонстрировали друг другу обоюдное мастерство, так что будем взаимно вежливы и предупредительны.
— Мне, по крайней мере, ясно, что ты хитрая бестия — здорово заловил этих летучих мышей,— отозвался капитан,— но что тебе толку в моей вежливости. Все равно тебя распылят за пиратство.
— Если меня распылят, я попаду в Валгаллу. А вас всех сожрут живые нитеплазменные сопли. Еще узнаешь, что это такое.
Тут в рубке показались бортмеханик и Кравец с Шошаной на руках. Оба мужика выглядели неважнецки. Я выхватил фемку из рук шерифа, скинул шлем, расстегнул застежку скафандра.
Лицо у Шошаны белое, ни кровиночки. “Фем”,— ахает капитан, а стюардесса просто изумляется донельзя. Тут я понимаю, что не дышит подружка, и тело холодное, и зрачки на свет не реагируют. А ее Анима сообщает, что отсутствуют сердечные и мозговые ритмы. Я ведь все перекрушу, если Шошану оживить не удастся!
Стал делать искусственное дыхание, но от каждого примыкания к ее губам ужас продирает. От того, что ледышки они, и от мысли, чего Шошка натерпелась в багажном отсеке, когда и кислорода под завязку, и нормальный обогрев скафандра закончился, и даже не пошевелиться ей никак. Она же заживо похороненная была… пока я тут борова-капитана разгонял и ускорял.
Стюардесска человеком оказалась, мигом наладила кибердоктора, который, вколов реанимал, стал кровь через себя прокачивать, вводя в Шошану питание и кислород. Потом электроды прилепил. Только после второго удара током Шошанкина жизнь дала о себе знать. Была она похожа на несколько пульсов, которые уже порядком от ее тела удалились, словно паутинка, уносимая ветром. А я ухватился за них своими щупальцами-пульсациями, стал назад тянуть и укреплять, будто это рвущиеся ниточки. Наконец, сердце ее встрепенулось. Еще электростимуляция, укол реанимала. Возвращается жизнь в Шошанкино бренное — как это сейчас понимаешь — тело. Жизнь вышибает пробки из синапсов, впрыскивает горючее, АТФку, в ионные насосики мускульных волоконцев.
Сужаются зрачки у Шошаны, и вот уже расправляется гармошка легких, делая первый судорожный вдох и выдох с раскатистым кашлем.
— Есть тут одеяло с вибромассажем и подогревом? — окликаю я членов экипажа.
— Сейчас-сейчас,— с готовность отзывается стюардесска. Мы окончательно стаскиваем с Шошаны скафандр. Марсианочка заворачивает фема в теплую дрожащую ткань. Дивится она фемке, которая внешне как марсианская дамочка, показывающая модели, только выше на полголовы, стриженая, как зэка, и мышцы хоть и не бугрятся рельефами да барельефами, но зато туго накручены на тело. Впрочем, и стюардесска ничего оказалась девчонка, жалостливая — а какие у ней трусики с кружавчиками и гладкое пространство повыше чулок… Ну, в общем, понятно, о чем думаю я, о чем размышляет стюардесса; может, и в Кравце мысли вроде моих шевелятся. Бортмеханик ни о чем не размышляет, повалился на кресло, прижав шприц-пистолет к шее и зажмурив глаза. А капитан, скривившись, думает, наверное, что лучше бы мы передохли от дизентерийного поноса — столько ему боли головной устроили.