Конфигурация
Шрифт:
Я не мог понять, кто передо мной. На этой планете можно было бы ожидать встречи разве что с животными или аборигенами на самой низкой стадии развития. Но это существо не было ни тем, ни другим. Я почувствовал в нём разум. Разум, который многократно превосходит мой собственный. Наверное, это создание воспринимает меня примерно так же, как я - диких обитателей НР-4...
Выглядел житель неизвестной планеты странно, непривычно, необыкновенно - и это ещё слабо сказано. Для меня было естественно, что жизнь должна проявляться - как бы это сказать?
– в более-менее определённой, осязаемой форме. Даже текучие скользкие хивини, и те всё-таки обладали плотными телами. А это существо состояло из какой-то воздушной, эфирной
Он заговорил, и я понял его, хотя не услышал. Слова звучали у меня в голове. Слова моего родного языка.
– Не нужно оружия, - сказал инопланетянин.
– Вокруг мир, опасаться нечего.
Я сунул леммер-лучевик в кобуру, но ничего не ответил. Всё это было для меня слишком удивительно.
– Ты можешь разговаривать со мной как обычно, - продолжал он.
– Моё имя Лонолон Иофаравэт. Рад приветствовать тебя в мире Нигде.
Я решил, что дальше молчать глупо, надо хотя бы представиться. Но почему-то назвал не своё имя.
– Меня зовут Свеф.
– Хорошо, я буду называть тебя так.
– Что это за планета? Почему она называется Нигде?
– Объяснить я не смогу. Но ты поймёшь, если захочешь.
И в этот момент пошёл дождь. Сильный, проливной - с неба падали не отдельные капли, а струи воды. Лонолон не обратил на это никакого внимания. Потом я узнал, что на Нигде дожди идут почти постоянно. В моём прежнем мире дожди тоже бывали, но от них предпочитали прятаться. Поэтому сейчас мне захотелось укрыться от ливня. Я принялся сбивчиво объяснять Лонолону мою проблему со СКАБом. Но, к моему удивлению, он отрицательно покачал головой, давая понять, что в этом помочь мне не может.
– Неужели твоя цивилизация настолько неразвита?
– изумился я.
Мне показалось, Что Лонолон улыбнулся, несмотря на то что выражение его лица как будто совсем не изменилось.
– Пойдём, - сказал он и сделал призывный знак рукой.
И я пошёл. По бескрайней каменистой равнине, под хлещущим дождём я шагал за ним - прочь от своего СКАБа. Началось моё путешествие по Нигде. Это можно назвать неразумным, но и корабль, и вещи, оставшиеся в нём, и само понятие разумного перестали казаться мне сколько-нибудь важными. Во мне что-то изменилось - окончательно и бесповоротно.
Необходимость покидать планету отпала сама собой. На Нигде я не чувствовал себя пленником. Наоборот, здесь я был гораздо свободнее, чем скитаясь от одной планетной системы к другой.
Узнавать этот мир я учился постепенно. На мои бесчисленные вопросы Лонолон отвечал с неизменным доброжелательным терпением. Но его ответы были не тем, что можно просто принять в готовом виде. До сути мне приходилось додумываться самому.
Он никогда не обращался ко мне пренебрежительно или свысока. Хотя причины испытывать превосходство у него были. Нигде оказался одной из древнейших колыбелей разума. Сама планета была всего на четыре с половиной миллиарда лет моложе нашей вселенной, а жизнь на ней - на пять с половиной миллиардов. Восемь миллиардов лет эволюции привели к тому, что теперь нигдеанцы (или как они называли себя сами - "никто") существовали в форме почти чистой психической энергии. Не полностью неосязаемой - к ним можно было прикоснуться, но ощущения при этом возникали совсем другие, чем когда дотрагиваешься до обычного физического существа.
В то время как эволюция в линаэнской
Но теперь от всего этого не осталось и следа. Несколько цивилизаций - ровесников Нигде - погибли в техногенных катастрофах, и нигдеанцы, наученные их горьким опытом, сошли с пути, которым следовали до тех пор. Вернули планете её первозданный облик, раньше представлявшийся им несовершенным, и отказались от всех благ прежнего прогресса. Они выбрали другую возможность - изменять и совершенствовать не окружающую среду, а свой собственный ум.
Это помогло им понять многие действующие во вселенной законы. То, что в большинстве известных мне культур относили к области "тайных знаний", для нигдеанцев стало явным. Но даже на нынешнем этапе своего развития они не считали, что достигли всего, чего можно достичь.
Никакие научные открытия прошлого не были воплощены в вещественной форме, но теория сохранилась. Вместе с накопленным духовным потенциалом и философией, основанной не на отвлечённых рассуждениях, а на практике, эти знания составляли великое наследие мира Нигде. То, что в своей жизни нигдеанцы использовали только ничтожно малую его часть, было для меня непостижимо. Эта одна из загадок нигдеанского народа, на которую или не существует ответа, или он слишком очевиден, чтобы я был в состоянии его разглядеть.
По-настоящему возмутило меня, что нигдеанцы могли бы предотвратить межгалактическую войну, не допустить гибели миллиардов живых существ - и не сделали этого. Я довольно резко высказал своё мнение на этот счёт. Но Лонолон никак не ответил на мой гнев. Даже не попытался оправдать преступное бездействие своего народа передо мной, кто потерял в той войне всё, что было дорого. Мне не пришло тогда в голову, что, возможно, жители Нигде были правы. Они позволили прошлому умереть естественной смертью. Наверное, они видели какое-то будущее - лишь мне, явившемуся из этого прошлого, поначалу казалось, что никакого будущего нет.
Нигде - холодный мир. Но, ощущая этот холод в полной мере, я никогда не замерзал слишком сильно. И, по-моему, дело здесь было не только в одежде, которая у нигдеанцев находилась специально для меня, потому что сами они в ней не нуждались.
В еде они не нуждались тоже. Снабжая меня пищей, делали это с такой естественной деликатностью, что я не чувствовал себя неполноценным существом среди них, не испытывавших необходимости в такой энергетической подпитке.
Моя жизнь на Нигде была непрерывным странствием. Лонолон стал для меня кем-то вроде учителя или наставника - хотя это не совсем верные слова. Такие отношения предполагают подчинённость, частые назидания - а между нами этого не было. Мы общались как равные. Не всегда Лонолон сопровождал меня. Порой, догадываясь, что я хотел бы побыть один, он куда-то исчезал. Не уходил, не растворялся в воздухе - просто, отвлёкшись на мгновение, потом я вдруг обнаруживал, что его нет рядом. Когда же я начинал по нему скучать, он снова появлялся.
Нигдеанцы жили, не имея постоянного пристанища, всё время путешествуя. Самое поразительное то, что, зная свой мир как самих себя они, тем не менее, каждый день видели его словно впервые. При встречах со мной они, не скупясь, дарили свою доброжелательность. Не ту, которой тяготишься и не знаешь, куда от неё деться, а лёгкую, ничего не требующую взамен, но при этом совершенно искреннюю.
Так же относились они и друг к другу - с настоящей добротой. Не стоит понимать это как какую-то излишнюю мягкость. Просто они действительное не желали другим того, чего не желали себе.