Конгрегация. Гексалогия

Попова Надежда Александровна

Во дворе, насколько можно было видеть из окон, тоже было более оживленно, нежели прежде, что сделало бы задачу незаметного проникновения в город куда проще, если бы не необычно бдительная стража повсюду…

От очередной желающей обсудить ночных гостей Адельхайда увернулась, умудрившись разминуться в тесном коридоре с минимальными потерями времени, и за поворотом едва не ткнулась носом в Рупрехта фон Люфтенхаймера.

– А вот и вы, – без предисловий отметил тот и, быстро оглядевшись, указал себе за спину: – Моя комната ближе, идите за мною.

На

мгновение Адельхайда опешила от неожиданности и столь непривычно безыскусных манер всегда учтивого юного рыцаря, каковой, ни слова более не сказав, развернулся и направился прочь. Итак, есть новости, констатировала она, спохватившись и устремившись следом; стало быть, выстраивание планов по вылазке в город в любом случае придется на время отложить…

Дверь в комнату фон Люфтенхаймера пришлось миновать, направившись к лестнице, и там дождаться за поворотом, пока мимо пройдет взволнованная девица лет неполных семнадцати в сопровождении столь же возбужденной горничной, и лишь тогда войти, с оглядкой и почти бегом.

– Есть новости, – так же не предварив беседу ни единым лишним словом, констатировал Рупрехт. – И новости не слишком приятные.

– Я заметила, – кивнула Адельхайда, закрыв дверь за собою, и, оглядевшись, прошла к кривоногому стулу подле пустого стола, коим явно давно не пользовались – ни для письма, ни для трапезы.

– Все не слишком хорошо, – продолжил Рупрехт, усевшись напротив нее. – Я бы сказал – все совсем не хорошо.

– Конгрегаты что-то обнаружили в городе? Они вернулись с новостями?

– Они вернулись с арестованными горожанами, – хмуро уточнил фон Люфтенхаймер. – И – да, с новостями. С дурными новостями.

– Да полно вам уже нагнетать, Рупрехт, – неожиданно резко для себя самой оборвала она. – Говорите по делу.

– Прошу прощения, госпожа фон Рихтхофен, – тяжело выдохнул тот, с усилием потирая ладонью лоб, – просто узнанное мной только что несколько неожиданно и совсем, совсем не приятно… Конгрегаты не раскрывают подробностей, но и не запираются всецело; все же, я хранитель безопасности персоны Его Величества, и кое-какими сведениями они попросту не могут со мною не делиться, и к тому же – убежден, что вскоре о произошедшем и без того будет говорить весь город. Мнится мне, что они столь неохотно делятся информацией, пытаясь лишь выиграть время, ибо сами с трудом понимают, что происходит…

– Рупрехт, – повторила она чуть строже, недовольно поморщившись. – Прошу вас.

– Этой ночью не только мы молились об избавлении, – выговорил тот, на мгновение запнувшись. – Несколько горожан прямо на городской улице устроили языческий обряд, который был призван задобрить Дикого Короля и его охоту. Сейчас несколько человек из тех, кого удалось найти и опознать, арестованы и содержатся тут, в королевском дворце. Конгрегаты допрашивают их.

– Почему на улице? – растерянно спросила она первое, что пришло в голову, и фон Люфтенхаймер пояснил еще мрачней прежнего:

– Потому что в помещении нельзя разложить костер с жертвенным

кабаном.

– Бред какой-то… – выдохнула Адельхайда тихо и, помедлив, уточнила – неторопливо и с расстановкой: – Горожане разложили костер прямо на пражской улице и зажарили на нем…

– … домашнего хряка. Должен был быть лесной кабан, но кто-то сказал, что сойдет и хряк.

– … чтобы задобрить Дикую Охоту?

– Выходит, что да, госпожа фон Рихтхофен.

– Да что же – они вовсе лишились рассудка от страха…

– Помните ту старуху, что пыталась проповедовать в толпе, госпожа фон Рихтхофен?

– Которая упала замертво как раз тогда, когда конгрегаты собрались ее арестовать.

– Старуха умерла, – кивнул тот, – но, видимо, кто-то ее слова запомнил. И еще кто-то продолжил ее проповедь. К вечеру во многих горожанах окрепла мысль, что она была права, и от языческих древних духов Прагу может защитить языческий же обряд жертвоприношения. Кто-то разнёс идею о том, что в старых книгах говорится, как гнева Дикой Охоты избегали, дав ей добычу – вепря, и тогда она уйдет, никого не тронув. Но подношение должно находиться на ее пути, и посему они учинили обряд прямо на одной из улиц между домами.

– А как же жители тех домов?

– Арестованы конгрегатами, допрашиваются. Я еще не сумел понять, и мне, само собою, не сказали, принимали ли они участие в этом или же просто сидели по домам.

– Где сейчас Император? – оборвала Адельхайда, и фон Люфтенхаймер с заметным раздражением кивнул на дверь:

– Постоянно с кем-то из конгрегатов.

– Ерунда какая-то… – пробормотала она с заметным раздражением. – Я знаю связанные с Охотой легенды, и в них нет ни слова о подношениях в виде кабанов ли, оленей ли, зайцев или лягушек.

– Быть может, вы просто знаете не все? – тихо спросил фон Люфтенхаймер и, мельком обернувшись через плечо на дверь, понизил голос: – Быть может, та старуха говорила правду, просто правда известна немногим? А что если это не наше ночное молебствие помогло Праге, что если город спасли они, теперь арестованные инквизиторами люди? Если так?

– Нет, – отрезала Адельхайда убежденно. – Я, вообще говоря, по зрелом размышлении не склонна полагать, что Дикая Охота имела целью нападение на Прагу или вообще намеревалась совершить какие-либо действия вроде тех, что содеяла прошлой ночью подле ристалища. Как-то очень недолго была она здесь, быстро пронеслась, словно именно этого и желала – промчаться над городом, до смерти перепугав обитателей и уйдя прочь.

– Так вам кажется сейчас, – хмуро возразил фон Люфтенхаймер. – Когда утро, солнечный свет, и страх минувшей ночи ушел…

– … и потому мыслится куда ясней, нежели под воздействием этого страха, – не дав ему закончить, договорила Адельхайда.

– Или же вы просто желаете убедить себя саму, что правы? Возможно, я скажу ересь, но я не могу не допустить как вероятную мысль о том, что прав все-таки я.

– И вы намереваетесь сказать это Императору?