Конгревова ракета
Шрифт:
Слова эти хорошо известны, сотни раз, наверное, цитировались. Но хочется обратить внимание на слово «предание». Это вообще одно из любимых слов Пушкина. Он если и не любил все прошлое целиком, то ценил и берег его. Уважал. Белинский же начал с ниспровержения этого прошлого. Всего целиком. Правда, не утверждая, что в этом прош лом не было ничего ценного, но ясно давая понять, что все это ценное было, и современному читателя не нужно в нем увязать.
Мы всегда были слишком неумеренны в раздаче лавровых венков гения, в похвалах корифеям нашей поэзии: это наш давнишний порок; по крайней мере, прежде причиною этого было невинное обольщение, происходившее из благородного источника – любви к родному; ныне же решительно
И как заклинание: «У нас нет литературы…» Объективно оценивая то время, можно заявить, что автор «Литературных мечтаний» был непростительно строг. Тогда были Пушкин, Баратынский (которых Белинский записал в прошлое), Крылов, Лажечников, Одоевский, Марлинский, Ершов, Гоголь (это лишь несколько имен из настоящего)… Но должен ли критик приходить в литературу без желания отмести в сторону прошлое и заявить о времени нового, которое еще только должно появиться? Если такого желания нет, то это не критик пришел, а некто другой… Историк, наверное… Белинскому в 1834 году некого было предъявить в качестве этого нового, он предъявил эмоциональный разбор реального положения дел и свои мечтания о будущем русской литературы…
В дебютной статье Белинский делит отечественную словесность на пять периодов: Ломоносовский, Карамзинский, Пушкинский, Прозаическо-народный и Смирдинский. Четыре первых (в том числе и вроде бы только-только формирующийся Прозаическо-народный) – прошлое. Последний – настоящее словесности 1834 года. Период этот Белинский назвал по фамилии издателя и книгопродавца Смирдина.
Всё от него и всё к нему; он одобряет и ободряет юные и дряхлые таланты очаровательным звоном ходячей монеты; он дает направление и указывает путь этим гениям и полугениям, не дает им лениться, словом, производит в нашей литературе жизнь и деятельность. ‹…›
Есть люди, – иронически продолжает Белинский, – которые утверждают, что будто г. Смирдин убил нашу литературу, соблазнив барышами ее талантливых представителей. Нужно ли доказывать, что это люди злонамеренные и враждебные всякому бескорыстному предприятию, имеющему целию оживление какой бы то ни было ветви народной промышленности? ‹…› Какие же гении Смирдинского периода словесности? Это гг. Барон Брамбеус, Греч, Кукольник, Воейков, Калашников, Масальский, Ершов и многие другие. Что сказать о них? Удивляюсь, благоговею – и безмолвствую!
Как это напоминает нынешнюю ситуацию, когда два-три издательства практически определяют лицо нашей литературы, скупая популярных авторов, превращая многих в проекты, навязывая читателю определенную литературу.
Против такой литературы, пусть в некоторых своих проявлениях и талантливой, но несвежей, прикормленной, не для всех, и поставил своей задачей бороться Белинский. И словно сама природа стала помогать ему, предоставляя, хоть и достаточно скудно, действительно новые таланты. Гоголь (буквально через несколько месяцев после выхода «Литературных мечтаний» из талантливого сказочника превратившийся, благодаря «Миргороду» и особенно «Арабескам», в выразителя «совершеннейшей истины жизни»), Кольцов, Лермонтов, Тургенев, Некрасов, Достоевский, Гончаров, Григорович, Аполлон Григорьев… Кого-то, как например, Григорьева, Белинский нещадно критиковал, но бесспорно ценил, в ком-то, как в Достоевском, том же Гоголе, разочаровался, кто-то, как Кольцов, Лермонтов, «погибли безвременно».
Но тем не менее в конце жизни Белинский увидел плоды своей критической деятельности. В России появилось новое поколение писателей, тех писателей, кого мы, как своих современников, читаем и сегодня.
Довольно долго меня отталкивали от Белинского его постоянные и подробнейшие экскурсы в прошлое русской литературы. Почти каждая большая статья (о повестях Гоголя, о стихотворениях Баратынского, о творчестве Пушкина, годовые обзоры русской литературы) открывается огромным вступлением, где анализировалось творчество Ломоносова, Кантемира, Тредиаковского, Сумарокова, Озерова… Мне казалось, что после оценки прошлого в «Ли тературных мечтаниях» к этому прошлому вообще бы не стоило возвращаться.
Впрочем, это сегодня нам кажется, что в 1830-х и тем более в 1840-х литература прошлого воспринималась писателями и читателями как прошлое. Нет, это прошлое уходило медленно и неохотно, и, что интересно, Белинский, создавая новую литературу, приучая к ней читателя, не гнал его, а даже радовался смешению прошлого, настоящего и становящегося настоящим будущего.
…все эти поклонники разных мнений живут в одно и то же время, разделяясь на пестрые группы представителей и прешедших уже, и проходящих, и существующих еще поколений… И их существование есть признак жизни и развития общества, в которое царственный преобразователь-зиждитель вдохнул душу живу, да живет вечно!.. И чем больше количество, чем пестрее разнообразие представителей прошедших вкусов и мнений, – тем ярче и поразительнее выказывается жизненность общественного развития.
И все же Белинский был противником следов XVIII века в современной ему литературе. Отсюда и вычеркивание Пушкина из числа действующих поэтов, и, на первый взгляд, несправедливо жесткая критика стихотворений Аполлона Майкова, Евгения Баратынского, Аполлона Григорьева, разгромная рецензия на первый сборник Некрасова (не рецензия даже, а мысли, на которые «навел» он Белинского)…
Борьба с остатками XVIII века в литературе велась не только в плане тем, идей, стиля. Белинский пытался (и успешно) осовременить грамматику. Во многих статьях и рецензиях он обращает внимание на грамматику, цитируя, в скобках вставляет знаки препинания, строчные буквы вместо заглавных. И его «Основания русской грамматики для первоначального обучения», написанные в 1836 году (во многом ради заработка), занимают в этом процессе важнейшее место – уже в начале своей критической деятельности Белинский создал крепкую теоретическую базу, на которую затем опирался.
Белинский, конечно, грандиозное явление в нашей литературе. Трудно представить себе, что человек, умерший довольно-таки молодым (в тридцать семь лет), успел не просто написать такое количество статей и рецензий о современной ему отечественной литературе, создать как таковую теорию литературы, изучить русскую литературу XVIII – начала XIX века, европейскую (включая античную) литературу и философию, увлечь драматическим театром людей разных социальных слоев, но и в целом изменить общественную жизнь в России.
В 1834 году, когда начинал Белинский, литература и искусство было делом в основном аристократии. Не в том смысле, что лишь аристократия имела право творить, а в том, что судить о творчестве, оценивать, диктовать моду, вкусы, дискутировать и т. п. считалось делом аристократии. Люди вроде Алексея Кольцова воспринимались как нечто из ряда вон выходящее – говоря о его стихотворениях, критики непременно упоминали, что он «прасол»; Белинский не раз издевался над этим уточнением…
В наброске 1831 года Пушкин попытался доказать, что принадлежность писателей «хорошему обществу», их благовоспитанность и порядочность «литературы не касается»; к сожалению, набросок этот, как и подавляющее большинство критических опытов Пушкина, остался неоконченным и был опубликован спустя два десятилетия после его смерти… Белинский, будучи по рождению дворянином (хотя его право на потомственное дворянство Департамент герольдии утвердил за несколько месяцев до смерти критика), всю жизнь был почти рабом журнальных издателей. Формально большая часть им написанного – рецензии или вовсе коротенькие заметки о книгах-однодневках. Но каждой строкой Белинский создавал новую литературу, новую критику и, что важнее, новое общество.