Конкистадоры
Шрифт:
Немедленно бежать отсюда! От этой людоедки, сделавшей и меня людоедом, от этого ужасного дома в глуши! Бежать к людям!
Я выскочил во двор и завел машину. Потом мне пришла в голову мысль, что нельзя оставлять преступницу одну, она сбежит. Я бросился обратно, вытащил служанку из дома, скрутил ей руки своим ремнем и повалил на заднее сиденье. Туда же бросил улики – вещи Александры. Тварь не проронила ни звука, даже глазом не моргнула. Была на удивление спокойна, будто архаическая статуя. Меня даже в этот момент ужасала власть, которую я имел над нею.
Я выжимал из своей старой машины максимальную
Через некоторое время вдали показались строения. Я еще не успел прийти в себя и потому не сразу понял, что в открывшейся мне картине чего-то недоставало. Не было церковного шпиля, не было магазина, где я покупал продукты, не было главной улицы под названием Почтовая… Не было…
Людей.
Людей тоже не было. А были на улицах чудища с такими же деформированными лицами, как у моей прислуги. Я стал кричать и кричал, оглушая себя, до тех пор, пока не нажал на тормоз и не остановил машину. Я хотел развернуться и рвануть отсюда, но в последний момент почему-то остановился. Мне показалось, что я сошел с ума, а значит, ехать куда-то бесполезно. От себя не уедешь.
Моя служанка сидела сзади и радостно визжала, приветствуя через стекло односельчан.
Я поехал не в ту сторону.
Я попал в ее деревню.
Тут все такие.
Меня привели в чувство чудовища. Они дали мне какое-то горячее соленое питье, и голова понемногу перестала кружиться. Один из них со мной говорил – долго, спокойно, ласково. Он говорил целый час, прежде чем я стал кое-что понимать из его речи.
Газета не была подделкой. Это настоящая газета, только здешняя. После того как ко мне устроилась прислуга отсюда, ей стали привозить газету из родной деревни.
А прежний почтальон… На каком-то перекрестке он встретился со здешним, и тот забрал у него письмо Александры. А что стало потом с тем рыжим парнем?..
Я просто поехал не в ту сторону.
Снова затмение, соленое питье, снова этот человек. Он принес мне какие-то бумаги. Я их прочел – все-таки здешней письменностью уже овладел, а потом опять лишился чувств.
Это было свидетельство о браке моих родителей. Теперь я знал, кто мой отец. Теперь у меня была справка. Наконец-то я ее нашел. И нашел его.
Отец рассказал мне все, когда увидел, что я в состоянии слушать и понимать. Моя мать сошлась с ним от одиночества. Дед не отпускал ее в город, а в этой глуши не из кого было выбирать. Они встретились случайно. Мать отправилась на прогулку и ушла слишком далеко от дома… И если с первого взгляда отец показался ей уродом, то в его глазах она тоже не была красавицей. И потом, они жили по соседству… Их разделяло только несколько километров выжженной солнцем земли, и с этой точки зрения они были равны. Она привыкла к нему…
Там, за их захолустной деревней, говорил он мне, простирается огромный мир. Там тоже города, пашни и заводы, войны и революции, преступления и жертвы… Законы, которые нужно соблюдать, и беззакония… Весь мой мир отражен в их мире, как в зеркале, а зеркало стоит в таком глухом углу, где никого это не интересует. В поселке на моей стороне многие все знают… Но молчат. Потому что в деревне ссориться с соседями не принято.
И на моей стороне давно привыкли к тому, что почтальон может привезти газету, напечатанную иероглифами. А сюда иногда попадают наши газеты. Их читают в основном из-за объявлений. Так можно узнать много полезного… Так ко мне попала служанка. В ее деревне работы не было.
Мой отец отсюда родом, и поэтому меня они не съедят. Они едят… Да, людей. И не видят в этом ничего ужасного. Насколько я понял, они ловят случайных путников на дорогах. Иногда, накануне своих больших праздников, промышляют в поселке. Но мясо для них деликатес, поэтому жертв немного. Да и все их праздники давно уже у нас известны, так что в определенные дни люди просто стараются оставаться дома и относятся к этому философски, как к плохой погоде. Сила привычки…
Впервые показался на улице. Сделал несколько неуверенных шагов, потом еще несколько. Отец шел рядом, поддерживая меня под локоть. Перед сельским клубом стояла молодежь. Увидел знакомое лицо. Служанка обрадовалась, кинулась ко мне, я закричал… Отец унес меня обратно в дом. Снова затмение.
Выяснилось, что моя бывшая прислуга считается местной красавицей. Она бедная, но порядочная, так сказал отец. Я уже видел других девушек – верно, они еще уродливее… Или я просто к ней привык? Она приходит иногда в гости и смотрит так умильно… Стараюсь больше спать и меньше думать. Главное, не думать.
Единственная надежда – что я безнадежно сошел с ума и теперь просто-напросто коротаю время в смирительной рубашке, напичканный наркотиками, затерянный в тумане, в кошмарных снах. Сошел с ума от стояния в бесконечных очередях и никуда не выезжал из города, и не возвращался в родительский дом, и не было ничего, не было! Когда я убеждаю себя в этом, становится легче.
Бежать? Если бы меня удерживали тут насильно, я бы бежал. Я бы отдал жизнь, чтобы сбежать. Но меня никто не держит, они считают меня своим. Я могу покинуть эту деревню в любой момент, но именно поэтому и остаюсь. Свобода может связать хуже рабства. У меня есть право выбора, и я медлю… Медлю… И куда бежать после того, что стало с Александрой? После того, как я нашел отца?
Здешняя мясная лавка…
Обращаются со мной лучше некуда. Живу в доме отца, он от меня почти не отходит. У него большая семья, но он с любовью говорит о моей матери, объясняет, что расстались они только потому, что она хотела, чтобы я родился и вырос на другой стороне. Он не смог ее отговорить и сам отвез к деду. Но зачат я был тут.
Говорю уже свободно, читаю бегло. У отца на книжной полке тоже стоит собрание сочинений Эдгара По! В здешнем переводе…
Это все равно что подойти к зеркалу и увидеть там вместо себя уродливое чудище. Но чудище повторяет твои движения и гримасы, и вот ваши пальцы соприкасаются на стекле: твои снаружи, его изнутри… И это кошмар, но это и правда, потому что зеркала не лгут. Даже кривое зеркало отражает тебя, только тебя, и спорить с этим невозможно.
Отец – это все, что у меня осталось на свете. У него на столе в кабинете стоит фотография моей матери. И еще одна: он и мать за свадебным ужином, вокруг чудовища, а на столе блюдо с жареным мясом…