Конкурс на тот свет
Шрифт:
— Каким человеком? Как его зовут?
— Он отец одной абитуриентки из другого города. А зовут его Николай Егорович.
— Его фамилия?
— Фамилия, к сожалению, мне неизвестна, — задумался Тихон, вспоминая, что знал Свету только по имени. — У него дочь пропала. Мы сообщали. Ее Светой зовут. А в заявлении Наташа должна была написать и ее фамилию.
— К этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас ответь прямо и четко, где и с кем ты провел вчера весь день и вечер?
Заколов обалдел. Он только что ответил на этот вопрос и, на тебе, опять. Может, в милиции так предписывают инструкции по ведению допросов.
— Я
— Весь день?
— Да.
— Хорошо, — согласился Виктор Петрович и откинулся на спинку стула. Его пальцы долго и однообразно стучали по столу. Вдруг он резко наклонился к Тихону: — А что ты скажешь на то, что Николай Егорович Воробьев был вчера здесь, в отделении милиции, и провел более двух часов, а тебя с ним в это время не было?
— Я ждал его в гараже, — Тихон вздохнул и отвел взгляд в сторону, врать было не приятно.
— В эти часы в институте проходила консультация. Ты там был?
— Нет.
— Хорошо, на консультацию ты не пошел, но в институте ты был?
— Нет, в институт я вчера не ходил. — В этот раз Тихон говорил правду и открыто посмотрел в глаза майора.
— Ты хочешь сказать, что в день, когда вывесили результаты первого экзамена, ты совсем не появлялся в институте? Тебе что, неинтересно было узнать свою оценку?
Тихон вспомнил, что до сих пор не знает оценки за первый экзамен! Как же он забыл спросить об этом у Сашки? Тихон даже расстроился и надолго замолчал.
— Так ты был вчера в институте или около него? — продолжал давить майор, по-своему истолковав раздумье и гримасу сожаления на лице парня.
— Нет, я не был ни в институте, ни около него, — равнодушно ответил Тихон, думая об оценке.
— Хватит врать! — взвился майор и вскочил со стула. Вежливым ему быть надоело. — Ты вчера в институте был! — крикнул он, расхаживая по кабинету. — Мы нашли твои отпечатки пальцев в женском туалете. Свежие отпечатки! Ты, видимо, там частый гость. Мы обнаружили твои отпечатки и на оконной раме этого туалета. Мы нашли твои следы на песке рядом с траншеей, где была закопана девушка. Не сегодняшние, заметь, следы, а сделанные раньше. И после этого ты будешь утверждать, что вчера в институте не появлялся?
Разъяренный потный майор навис над Заколовым, стремясь раздавить его суровым взглядом. Ошеломленный Тихон понял, к чему весь этот разговор. Его подозревают в убийстве!
В убийстве, найденной сегодня девушки!
Ему вдруг стало холодно, будто откуда-то потянуло ледяной, пронизывающей сыростью. Мышцы непроизвольно сжались, по коже побежали мелкие мурашки. Он почувствовал, как дрожь охватывает скованные мышцы. Напряженное тело не слушалось, он, будто очутился в чужой оболочке, которая стремилась все вдавить внутрь и тряслась мелкой дрожью. Даже дышать стало трудно, воздух, казалось, не хотел проникать дальше гортани.
А возбудившегося майора Петелина охватывал жар. Его тело, и без того липкое и просолившееся в течение напряженного дня, мгновенно вспотело, и пот густо заструился на груди и под мышками. «Сейчас я его дожму и расколю, — радостно думал майор. — Во, как задрожал! Надо было сразу начать агрессивно и с угрозами. Такие ублюдки нормального обращения не понимают».
Заколов взглянул на промокшую рубашку майора и с удивлением понял, что сейчас душный летний вечер, и должно быть жарко, а не холодно. Жарко, а не холодно, убедил он себя. Тихон закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, распрямил спину, глубоко-глубоко вздохнул, вздохнул до помутнения в глазах, затем медленно выдохнул и ощутил, как приятное тепло охватывает успокоившееся тело. Он сделал еще один глубокий вдох, прямо посмотрел в суженные глаза майора и спокойно заявил:
— Я не был вчера в институте. Я не мог там быть. Я все время провел в гараже. Это может подтвердить Николай Егорович Воробьев, который был вчера у вас.
— Кончай врать! — бухнул кулаком по столу майор. — Я тебе расскажу, как это было. Ты пробрался в женский туалет через окно с улицы. Летом оно всегда открыто. Ты спрятался в туалете в одной из кабинок, дождался, когда там окажется только одна девушка, оглушил ее, вытолкнул в окно, оттащил в канаву на стройку и там изнасиловал. А потом ты ее задушил и присыпал песком.
— Я там не был. Я этого не делал, — пытался возразить Тихон.
— Она сопротивлялась, — исступленно продолжал майор. — Поэтому у тебя порвана рубашка и руки в царапинах. Когда ты ее задушил, ты испугался. Ты страшно испугался содеянного! Присыпал тело песком и убежал, убежал, куда глаза глядят. Ты не пришел в общежитие, ты переночевал где-то в другом месте — может быть, и в гараже — а утром ты очнулся, вспомнил про экзамен, вспомнил, что приехал поступать в институт, и пришел туда. Ты даже не переоделся. Когда после экзамена прибежали испуганные девушки, ты первый подошел к трупу, подошел безошибочно, потому что знал, где он лежит. Ты уже успокоился, и тебе было интересно посмотреть все еще раз. Ты не испугался трупа и не отходил оттуда, как другие. Ты внимательно смотрел, не осталось ли каких-то улик на месте преступления. — Майор перевел дух и вытер рукавом потный лоб. — И мы докажем это! Хотя, мне и так уже все ясно.
Тихон слушал майора и понимал, что тот, скорее всего, прав. Кто-то именно так все и сделал. Он живо представил себе эту картину и вспомнил про Свету. Ее тоже оглушили в туалете и выволокли через окно. А если… Тихону неожиданно пришла в голову страшная догадка.
— Вы как следует все проверили? — прервав монолог майора, спросил он.
— Что? — опешил Петелин.
— Вы обыскали стройку всю?
— Зачем?
— Где-то там может быть закопана Света Воробьева.
Майор застыл и уставился на парня выпученными испуганно-удивленными глазами. Затем медленно вернулся за стол, не спуская с Тихона взгляда, и нервно крутанул диск телефона:
— Мартынов. Быстро наряд на стройку! На ту, на ту самую стройку! Сегодняшнюю! Все там перерыть и прощупать. Не только в траншее! Везде! Искать второй труп. Да, да, не ослышался! Второй труп! Тоже девушки.
Майор бросил трубку, перевел дыхание, дрожащие руки налили воды из графина, губы, чмокая, припали к стакану. Очередная спичка закачалась во рту, Петелин пожевал, успокоился и внимательно посмотрел на парня:
— Заколов, в чем еще хочешь признаться? Не стесняйся, тебе нет еще восемнадцати лет. Максимум что светит — десятка. А если во всем добровольно сознаешься, — майор придвинулся к Тихону и вкрадчиво произнес: — то будет большое снисхождение. У нас законы гуманные.