Коновал. Книга вторая
Шрифт:
Особенно тяжело дался Ипатову последний километр пути. Залитая талыми водами низина с невероятно переплетенными зарослями лиственных деревьев и кустов, словно нарочно решили добить и без того, едва держащегося на ногах человека. Однако последний, все так же упорно двигался к намеченной цели, словно не замечая ни сводящей судорогами мышцы холодной воды, ни хлещущих по лицу упругих веток. Мысли старателя были сейчас далеко. Обладатель уникального самородка, находясь на грани сознания, уже явственно видел, как его многочисленное семейство, доведенное государственными реформами до откровенной нищеты, оставив старый, полусгнивший барак с его скудной мебельной рухлядью, наконец-то переезжает в огромную благоустроенную городскую квартиру. Как трое его малолетних сыновей, больше не будут с тоской и завистью поглядывать, на хорошо одетых и сытых сверстников, а его любимая женушка, сможет впервые в жизни гордо зайти в любой из городских магазинов и купить себе все, на что ляжет взгляд ее добрых и невероятно красивых глаз.
И, похоже, сегодня старателю везло. От железнодорожной насыпи, куда он буквально выполз на четвереньках, до ближайшего поселения ему оставалось пройти чуть больше одного километра .
Глубоко зарыв самородок в дорожный щебень, почти в плотную к стандартному километровому столбику, путник, с наступлением сумерек двинулся в путь, и скоро осторожно вошел в раскинувшийся вдоль железнодорожных путей не большой поселок. Там он первым делом посетил просторную избу, которая официально считалась местным вокзалом. Зал ожидания был абсолютно пуст, и Николай не таясь, вспоров самодельной финкой подкладку старенькой фуфайки, достал от туда паспорт и не большую денежную заначку, которые были тщательно упакованы в непромокаемый полиэтиленовый пакет. Затем Ипатов воровато осмотревшись и убедившись, что тишина в помещении для него не обманчива, приобрел в кассе билет до Камнегорска, на окраине которого он жил уже с десяток последних лет. На оставшиеся деньги Ипатов купил в магазине буханку черного хлеба и две банки рыбных консервов, из расчета по одной на сутки пути. Половину всего хлеба он съел сразу, остальную тщательно завернул в найденную на вокзале газету и спрятал в рюкзак.
Для необожжённого жизнью дилетанта, коим был наш герой, все казалось бы, сделано правильно и как ему тогда казалось, без малейшего сучка, и задоринки. Но для острого глаза живущего золотом люда, появление в поселке чужака, было событием особого внимания.
Поезда дальнего следования в этих местах, буквально кишели всевозможным жульем, профессиональными охотниками за нерасторопным пассажиром. Стукачи проводники, всевозможные провокаторы с паленой водкой, прожженные проститутки и наводчицы, и конечно стражи порядка. Все они, как один, были заряжены на приисковое золото и тех хороших барышах, что водились у возвращающихся с заработков артельщиков и диких старателей. И самый расцвет всей этой вакханалии, пришелся именно на девяностые годы, время откровенного беспредела и хаоса. Вот потому, удачно сесть путнику в поезд, еще далеко не означало, его столь же удачное прибытие к пункту назначения.
Именно так произошло с Николаем Ипатовым. На подъезде к одной из крупной станции, к нему целенаправленно подошли люди в милицейской форме, и проверив документы, без особых объяснений, вывели из вагона, после чего сопроводили в дорожный отдел милиции. Там старателя профессионально обыскали, и обнаружив в вещмешке самодельную нож-финку, быстро составили протокол о задержании.
А спустя два дня, пришло заключение экспертизы, о наличие в рюкзаке следов золотой пыли. После чего, начался откровенно жесткий пресс арестованного на его признание в хищении драгметалла. Чередовался он дневными и ночными допросами, изощренными побоями и очными ставками, как с мастером артели, так и с ее бригадиром. От бульдозериста требовали только одно, вернуть найденный им самородок, а там типа, вали на все четыре стороны.
Однако, Ипатов уперся. Даже, находясь в полуобморочном состоянии, он упорно повторял, что ни чего не знает, ни о золоте, ни тем более, о каком-то самородке.
Спустя две недели жестокого испытания, арестант понял, что силы его на исходе, и что пришло время всерьез подумать, как разом покончить со всеми земными мучениями. И вот тут, после очередного допроса, на котором присутствовал некий молчаливый гражданский чин, одетый в строгий черный костюм, жизнь старателя за решеткой кардинально изменилась к лучшему.
А спустя еще две недели, состоялся суд, и Колян Ипатов, отхватив за свою финку по максимуму, отправился в ближайшую колонию общего режима, что бы с топором и пилой под усиленным надзором осваивать очередной участок сибирской тайги. Но все это, как показало будущее, было лишь видимой частью айсберга, а вот его подводную часть, ему предстояло прочувствовать даже раньше, чем он мог тогда предполагать.
За несколько дней, до прибытия этапа, с уже известным на всю округу арестантом, начальник исправительной колонии, полковник Ивин, вызвал к себе в кабинет смотрящего зоны, некого Виктора Беляева, по прозвищу Корунд. Там, короткой беседе с глазу на глаз, не особенно вдаваясь в детали и подробности, он настоятельно рекомендовал авторитету, обеспечить Ипатову очень даже беспокойное существование, и в тоже время проследить за его безопасностью, что бы типа тот, часом не вздернулся, или не попал под чей-то нож. Взамен, Беляеву и его приближенным, было как всегда обещано некоторое послабление режима их содержания.
На тот момент, начальник колонии даже не предполагал, что малява о спрятанном в тайге огромном самородке и его обладателе, прошла на зону еще сутки назад, и что у Корунда, с его козырной колодой, на этот счет, имелись свои долгосрочные планы.
Уже в первый день после обязательного карантина, начальник исправительной трудовой колонии, открыто намекнул вновь прибывшему зеку, что в ближайшие дни, он ждет от него некого откровения, и что в противном случае, просто закроет глаза на весь возможный беспредел к его новоявленной особе.
И как в подтверждение всему сказанному, той же ночью, Ипатова бесцеремонно выдернули со шконки и отвели в какую-то отдалённую полутемную каморку. Там его жестко посадили на табурет и связав за спиной руки, сухо щелкнули допотопным выключателем.
Щурясь от яркого света, с тревожно бьющимся сердцем, Николай обнаружил прямо перед собой четверых, густо расписанных синими татуировками мужчин. Пятый, что оставался у него за спиной, не дожидаясь команды, грубо обнял его за шею и приставил к кадыку стальное острие заточки.
Какое-то время блат комитет, с интересом разглядывал вновь прибывшего, еще бы, увидеть и взять в оборот везунчика, нашедшего многомилионный самородок, было фартом, ни каждого дня.
Ставя точку на этом молчаливом знакомстве, отлично владевший методом психологического воздействия Корунд, вальяжно растягивая слова, повел такую речь.
– Слушай сюда, золотоискатель гребанный, говорить буду я, а ты будешь только соглашаться со мной и соглашаясь кивать своим лысым жбаном, и знай, одна твоя заминка и Овес, тебя тут же на пику посадит, как кузнечика. Усек.
Урка, стоящий за спиной бульдозериста, был явно к тому расположен, и мерзко усмехнувшись, с такой силой надавил ножом на кадык Коляна, что у того непроизвольно намокли глаза и разом отпала всякая охота к сопротивлению.
– Мы, как ты наверно догадываешься, уже в курсах о твоей находке, начал раскручивать тему смотрящий зоны. – А вот куда ты самородок заначил, это пока для нас вопрос. Но я полагаю, ты будешь совсем не против, поделиться им с братвой, потому как должен понимать, что в противном случае, живым с зоны тебе откинуться не дадут. Взамен гарантирую спокойную сытую жизнь и скорое освобождение. Долю от своего рыжья, ты получишь по его реализации.