Константин Киба. Дилогия
Шрифт:
Смотрю в ее красное и озлобленное лицо, терпеливо жду, когда она окончательно отплюется. Рыжий все еще воюет с ершиком.
Так, времени у меня мало. Слишком уж нашумел.
Девка стоит на четвереньках, пуская слюну, как бешеная кошка:
— Тварь! Гнида! Сука!
— Понравилось блюдо? Как раз для твоего грязного рта. Еще будешь?
— Тебе это так просто…
— Где я? Отвечай. Коротко.
Недолгая пауза. Тонкая струйка слюны стекает по ее подбородку:
— Ты сбрендил что ли?!
Я многозначительно вздыхаю, носочком подпинываю
— Ешь, миледи. Или говори. Последнее предупреждение.
И это работает. Она смотрит на кожуру и на, вероятно, дохлого дружка с фаршем вместо лица, бледнеет еще сильнее:
— Мы… в… в… новая эра… то есть в… Школе.
— Школе?
— Да! — истерично срывается ее голос. — В сраной школе для неодаренных!
За дверью слышатся тяжелые приближающие шаги. Как я и думал, на шум прибежали незваные гости. А узнать от девки я успел совсем немного. Но сейчас важнее другое. Что мне будет за избиение трех жалких и странных подростков? Осмотриваю туалет. Ни одного окна, через которое можно было бы пролезть.
Я встаю с тела, подхожу к девке, шепотом говорю:
— Мы слегка повздорили, поняла? Вы вчетвером на меня напали, а я защищался. Скажешь что-то другое, и закончишь так же, — киваю на окровавленного мальчишку.
Девка не отвечает, но поджимает затрясшиеся губы. Вот и правильно. Воняет из ее пасти, как из медвежьей задницы.
Я усмехаюсь, подхожу к умывальнику и…
Резко сгибаюсь, со всей силы впечатываю себя лицом об раковину. Из рассеченной брови течет кровь. Растираю кровь о щеки, сажусь на пол, хватаюсь ладонью за лицо. Корчу обиженную гримасу, вою:
— Как же больно-о-о-о… у-у-у-у… помогите…
Девка дрожит всем телом:
— Что ты… что ты… ты…
— Не забудь, что я сказал.
В помещение врываются двое мужчин в черных жилетах. Судя по звукам, еще один остается снаружи собирать остатки растекшегося парня с корзиной на голове.
Они выглядят странно. Довольно тощие, но судя по движениям, немного тренированные. У одного почти нет волос, а второй с такими глазами, что не понятно, как с таким узкоглазием смотреть.
— Что тут происходит? — гаркает лысый. — Что с Дреком? Кто его… мать моя…
Мужчины замечают беспорядок. Смотрят на бездыханного широкого парня, потом на девку, на меня.
Я вою:
— Больно-о-о-о…
Лысый мужчина подскакивает к парню с лицом-пюре, щупает ему пульс, с облегчением выдыхает:
— Живой.
Рыжий — красный и в слезах, наконец вырывает из себя ершик, пытается что-то сказать, перебарывая рвотный позыв, тыкает в меня пальцем. Но из его глотки врываются только нечленораздельное «гхр-хо-фр-пр!».
Я в ответ тыкаю пальцем в него и говорю:
— Фр-пр-тр, — сильнее прижимая руку к окровавленному лицу, выдавливая побольше крови.
— Вы трое, — рыкнул лысый, переводя взгляд от меня на девку и «ёршика», — до лазарета дойдете? Вставайте, живо.
Мне повторять дважды не надо. Забрав свой телефон, с кучей пропущенных от «мамы», я хмыкаю и выхожу. В коридоре третий охранник «убаюкивает» скулящего на полу парня:
— Дрек, терпи! Твою мать… Дрек, я уже вызывал санитаров.
Похоже омлет я этому Дреку прожарил слишком хорошо.
За мной следуют рыжий и девушка.
Они одаривают меня злобным взглядом и проходят мимо, шагают по коридору. Я иду за ними. Кровь стекает с моего лица. Облизываю губы. Приятный металлический вкус крови мне всегда нравился. Действует успокаивающе. Странные вкусы, согласен. Но, как говорится, о вкусах не спорят.
Мимо нас пробегают двое — в белых мантиях. Наверное, лекари. Спешат соскребать парней с пола.
Как только туалет скрывается из вида, я перестаю стонать, убираю руку с разбитой брови и тыльной стороной белоснежной рубашки вытираю кровь с лица
Размышляю. Без малейшего понятия, что тут происходит, но первое правило выживания — «думай, потом делай». Но думать мне до этого момента не давали. И сейчас я чувствую, что сам себя загоняю на дно. Судя по всему, я оказался в теле другого. На сон это совершенно не похоже. Чувствую боль. А настоящий вкус крови не обмануть никакой иллюзией. Да и вообще не понимаю, как сон можно перепутать с реальностью.
Получается, что я — кто-то другой. Но молодой и слабый. Забитый и тощий.
И почему я попал в эту ситуацию? Может быть я умер во сне, а это перерождение? Писание Шэйлы в Варгоне толкует, что после смерти мы становимся теми, кем должны стать в соответствии со своими деяниями.
Я усмехаюсь. По такой логике я должен стать не подростком, а совершенно другим существом. Ладно, сейчас это неважно. Вопрос в другом.
Как скоро короткоухие существа вокруг начнут понимать, что со мной что-то не то? Спросят, как меня зовут — без понятия. Сколько мне лет — ну может лет семнадцать-девятнадцать. Где живу? Как зовут моих родственников? Да что уж. Какой сейчас год и где я нахожусь — даже на это я не отвечу.
Но что тогда делать? Продолжать играть чужую роль или может притвориться, что у меня отшибло память? Но какими идиотами должны быть окружающие, чтобы что-то не заподозрить? А если учесть, что я успел искалечить троих, то скоро могут начаться разборки. И вряд ли мне скажут «ой, ты странный, ты изменился, но да ладно — пойдем выпьем» и продолжат считать меня братом, сестрой или дебиловатым сыночком. Я в такое не верю. Могут ведь и запереть слабоумного в клетку.
Поэтому… нужно валить. Разобраться во всем, а уже потом принимать решение, что делать дальше.
Я оглядываюсь по сторонам.
Коридоры. Много коридоров и массивных дверей. За ними гул голосов. Много закрытых окон. Я заглядываю в одно.
Странно. Я ожидал увидеть поселение или город, но вместо него передо мной лес. Густой, с высокими деревьями. Интересное расположение у этой, как ее, школы.
Я не иду в лазарет вслед за Ёршиком и девкой. Сворачиваю, как только замечаю лестницу вниз. Парочка провожает меня взглядом, но не окликает. Наоборот, ускоряют шаг. Будто в облегчении, что я не нахожусь за их спинами.