Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II
Шрифт:
Вся затея с сербской экспедицией, встреченная в России без всякого энтузиазма, становится понятной лишь в связи с теми опасениями за возможность серьезного дальнейшего участия России в войне, которые были вызваны как в Лондоне, так и в Париже состоянием ее вооружения, которое в тот момент и в Лондоне и в Париже считалось более катастрофическим, чем оно было тогда на самом деле. Ллойд Джордж и Черчилль – характеризовавший Россию несколько позднее, но еще до макензеновского прорыва, в наброске письма к Грэю как «силу надломленную, поскольку мы ей не придем на помощь, не имеющую другого выхода, как стать изменницей (по отношению к «союзникам»), и не могущей сделать и этого» [47] , – сошлись в «мысли о необходимости бросить на чашу весов свежие силы балканских государств, не останавливаясь перед опасениями русских правящих кругов относительно видов Греции и Болгарии на область Проливов и на Константинополь. «В первую очередь, – говорит Корбетт в своей истории морской войны 1914–1918 гг., – идея послать войска в восточную часть Средиземного моря преследовала цель спасти Сербию и во вторую очередь – обеспечить флот у Дарданелл десантным отрядом» [48] .
47
Churchill. Т. II. С. 204. Письмо было написано 6 марта. Это не помешало г. Уинстону Черчиллю полгода спустя – 15 октября 1915 г. – разослать членам великобританского кабинета памятную записку, в которой содержатся (Churchill. «World Crisis». Т. II. С. 486–487) следующие примечательные строки: «Россия потеряла в этой войне более 41/2 миллиона человек и потопила около миллиона германцев в собственной крови. В начале войны она принесла в жертву свои собственные войска в преждевременных (для нее) попытках помочь французам и нам самим (англичанам). Наши операции на западе оказались совершенно неспособными (have totally failed) снять с нее в течение последних пяти месяцев, когда она была подвергнута главному давлению врага, часть (производимого на нее) давления. Несмотря на ее совершенно несравнимые (absolute beyond comparison) затруднения (difficulties), недостатки (deficiencies) и потери (losses), она продолжает с чрезвычайным упорством и лояльностью (most stubbornly and loyally) противостоять (to make head) общему врагу, и в ее готовности действовать так и впредь заключается надежда на успешный исход войны. Единственный большой выигрыш (prize) и вознаграждение (reward), которые Россия может приобрести, представляет Константинополь. Вернейшее средство восстановить ее вооружение, единственный путь подстегнуть ее усилия заключается в открытии Дарданелл и Босфора».
48
Corbett. Т. II. С. 124.
6. Переговоры Англии с Грецией об участии в «операции». Первый протест Сазонова
Положение Грэя было трудное. «Он пуще всего заботился о том, чтобы не вызвать греческого предприятия против Константинополя, дабы не оскорбить России», – говорит о нем равнодушный к этой заботе Черчилль [49] . А вместе с тем он понимал, что вопрос о привлечении на сторону союзников Болгарии, неразрешимый без улажения болгарского конфликта с Сербией и Грецией, имел очень большое значение для всего положения дел на Балканах.
49
Churchill. Т. I. С. 493. Непосредственно эти слова относятся ко времени англо-греческих переговоров в августе 1914 г. Важнее то, что они определяют сущность мотивов Грэя, как официального представителя английской политики, лишь весьма условно и, главное, одностронне. См. введение в первый том настоящего издания.
Исходя из этих опасений он предложил Греции около 23/10 января за активную помощь союзной с ней Сербии «весьма важные территориальные приобретения в Малой Азии», указав вместе с тем на то, что надлежало бы заверить Болгарию, что, если аспирации Сербии и Греции будут удовлетворены в других местах, она получит «удовлетворительные» компенсации в Македонии, и уговаривая Венизелоса, в отличие от предшествовавших его действий, не препятствовать уступкам Сербии, которой, в отличие от Греции, эта сторона дела – то есть вопрос об уступках Болгарии – главным образом касается [50] .
50
Abbott. «Greece and the Allies». Лондон, 1922. С. 22–23. Автор пользуется рядом неизданных доселе документов, что не мешает ему систематически извращать ход событий и их смысл путем умолчания о других, по общему правилу более важных, документах.
Воспользовавшись неофициальным характером сделанных Грэем предложений, Венизелос, однако, назвал их «нелепыми» и, видимо, добился этим более отчетливых сообщений об истинных намерениях английской политики, которые заставили его круто повернуть фронт и в двух меморандумах королю Константину от 24/11 и 30/17 января настаивать на немедленном вступлении Греции в войну, «ввиду предоставленной нам божественным провидением возможности реализации самых смелых наших национальных идеалов» [51] – идеалов, включавших в себя, как известно, создание неовизантийской империи с Константинополем в качестве столицы.
51
Abbott. Указ. соч. С. 23–25.
Чрезвычайная стыдливость, проявляемая поныне послевоенными английскими правительствами, находящая себе полнейшую параллель в такой же стыдливости правительств французских (а кстати сказать, и американских), в области опубликования предвоенного и военного материала, дипломатических и иных документов, лишает нас возможности разобраться во всех методах английской дипломатии этого времени и, в частности, в «вопросе о том, какими путями английское правительство, – где нужно, действуя объединение и официально, где нужно, предоставляя отдельным своим членам и даже своим дипломатическим представителям в отдельных странах действовать за свою собственную ответственность, – добивалось достижения тех задач, которые признавались им соответствующими интересам Британской империи. Этим, в частности, определяется неясность той роли, которую играли в делах английской политики разбираемого времени Ллойд Джордж, Черчилль и иные, им подобные, государственные деятели, – действовали ли они, даже в весьма, казалось бы, ответственных случаях, если не по поручению, то с «ведома прочих членов правительства, или они позволяли себе, то есть могли себе позволить, более или менее вольные отступления от принятой правительством, как таковым, официальной линии? В частности, этот вопрос, естественно, возникает в связи с совершенно истерическими на первый взгляд перебоями в образе действий такого… сообразительного человека, как Венизелос.
В английской литературе о войне принято сваливать всю ответственность за разные неудачи английской политики на Ближнем Востоке то на Черчилля (дарданелльская операция), то на Ллойд Джорджа. Последние, в свою очередь, не договаривают своих ответов до конца, ибо иначе они стали бы «политически невозможны», так как им пришлось бы выдать сокровеннейшие секреты британской политики, одно время направленные главным образом против России и косвенно против Франции, а вслед за тем (после 1918–1919 гг.) преимущественно, если не исключительно, в особенности поскольку речь идет о Европе и Ближнем Востоке, против Франции. Поэтому картина остается неясной и, без добровольного или вынужденного согласия английского и французского правительств на опубликование соответствующих документов, еще долгое время останется невыясненной.
Впрочем, эта неясность относится лишь к деталям. По существу же дела основные линии могут быть установлены с достаточной отчетливостью.
Сербская операция Ллойд Джорджа и дарданелльская операция Черчилля одинаково ставили на первый план балканскую проблему, из-за которой формально вспыхнула мировая война и которая затем старательно замазывалась всеми тремя великими державами Антанты, дабы не допустить между ними острого конфликта, тлевшего под словесным «сердечным согласием» и всеми ими избегаемого, так как он неминуемо повлек бы за собой полную победу Германии.
То был конфликт между западными державами и Россией, неизбежный, как только вопрос о судьбах Османской империи будет полностью и серьезно поставлен на разрешение, – конфликт по вопросу о том или ином виде «интернационализации» Константинополя и Проливов или о переходе их со всеми связанными с ними экономическими, военными и политическими интересами Англии и Франции под власть России [52] . Но дело этим не ограничивалось.
Наряду с конфликтом Англии и Франции с Россией неизбежно должен был возникнуть и конфликт Англии с Францией. Времена после победы «западных демократий» над «германским милитаризмом» достаточно ясно проявили наличность этого конфликта, но надо быть очень близоруким, чтобы не видеть начальных этапов его уже в эпоху войны, в свою очередь лишь продолжавших много десятилетий предшествующей конкуренции.
52
По словам Берти (Diary. Т. I. С. 121), в первые же дни бомбардировки Дарданелльских фортов, – запись его относится к 26/13 февраля, – в Париже наблюдалось «возрастающее чувство подозрительности в отношении русских поползновений на Константинополь и желательности продвижения Англии и Франции (в этом вопросе Англии отводят первенствующее место) в Константинополь до России, с тем чтобы московиты не имели развязанных рук в решении судьбы этого города и Проливов, Дарданелл и Босфора». В другом месте (Т. I. С. 132) он сообщает, что во французской палате депутатов наблюдались в марте 1915 г. «опасения», что Англия и Россия «распорядились насчет судьбы Константинополя за спиной Франции». О резко отрицательном отношении французских видных государственных и общественных деятелей, в том числе Клемансо, Бриана, Ганото, Буржуа и др., к передаче России Константинополя и Проливов, ср. тут же. Т. I. С. 128, 134–135, 139–141, 213–214, 236, 246, 263, 340 и др. К числу их относился и Бретейль, которого Извольский в 1912 г. рекомендовал Сазонову в качестве преемника Жоржа Луи на пост французского посла в Петербурге. См. также об этом в отделе, касающемся вопроса об организации временного управления Константинополем и окрестной областью.
При оценке поразительно убогой по своим формам и результатам дипломатической деятельности всех трех держав Антанты на Балканском полуострове, выходящей далеко за пределы настоящей книги и остро нуждающейся в особом исчерпывающем издании хотя бы тех материалов, которые содержатся в архиве бывшего русского Министерства иностранных дел, необходимо иметь в виду, что ни в конститутивных актах русско-французского союза, направленного сначала как против Тройственного союза, так и против Англии, но отнюдь не прямо против Турции, ни в основных актах об англо-русском соглашении 1907 г., ни даже в последующих заявлениях английского и французского правительств 1908 и следующих годов по ближневосточному вопросу, неизменно вызванных упорными настояниями русского правительства, не содержалось никакого сколько-нибудь отчетливого ответа на жгучий, с точки зрения русских властей, вопрос о Проливах, приобретший после Русско-японской войны в русских правительственных кругах характер своего рода маниакальной идеи.
Каждая из трех держав Антанты имела на Ближнем Востоке свои собственные интересы; каждая имела здесь свою традиционную политику, свои методы действия и своих приверженцев среди местного населения. Центральные учреждения, ведавшие иностранной политикой этих держав, каждое имели свои отделения-штабы, исходившие из этих традиционных интересов и передававшие прямо или косвенно – через подлежащих министров – свои основные настроения местным посланникам. Отсюда «многочисленные недоразумения, неизбежно возникавшие, даже независимо от расхождения взглядов центральных правительств, между местными представителями их. О них повествует дипломатическая переписка времен существования Антанты, несмотря на то что она, по профессиональным навыкам, настолько сдержанна, что лишь подводит итоги тому, что нередко, несомненно в более острых формах, совершалось в повседневной жизни. Было бы странно думать, что все эти черты политики держав Антанты внезапно оборвались с момента начала войны. Не следует забывать, в частности, что если дипломаты Франции, по крайней мере на Балканах (и гораздо меньше в Константинополе), привыкли сравнительно давно ориентироваться здесь на русскую политику, то для английских дипломатов самый факт русско-английского соглашения был гораздо менее привычным и не мог не внушать больше сомнений в своей прочности, а стало быть, побуждал в особенной степени к охранению собственных, вдобавок более или менее давно приобретенных, обычно противорусских, связей с местными влиятельными в политическом отношении кругами.