Константиновский равелин
Шрифт:
Матрос, вначале осторожно, а затем псе быстрее, стал удаляться от берега. Вот вода ему уже по пояс, вот по плечи, rot он, оттолкнувшись, легко поплыл, ухватился за трос, связывающий боны, и, перебирая руками, стал быстро продвигаться вперед. Когда он стал уже еле виден в темноте, Юрезанский легко подтолкнул вперед очередного:
— Следующий!
И вот второй, третий, четвертый, пятый вошли в воду и исчезли в темноте. На ходу налаженная организация уже вступила в свои права и точно так же. как недавно голос Юрезанского, теперь раздается приглушенный бас Булаева:
— Следующий!
— Следующий!
И
— Следующий!
— Следующий!
Уходят люди, сделавшие все, что требовала or них Родина, и каждый, прежде чем ступить в воду, из секунду остановится и оглянется вокруг. Одни постоит молча, отдавая последнюю дань оставляемой земле, другой прикоснется губами к холодной стали автомата, благодаря его за верную службу, а третий... третий отпустит звенящим шепотом такое отборное ругательство в адрес немцев, что даже отнюдь не стеснительный на это Булаев произнесет урезонивающим голосом:
— Полегче, полегче, гляди услышат!
Уже недалеко утро. Чуть ли нс на глазах мутнеет, набухает фиолетовым дымом черный глянец ночи. Где-то за Инкерманом угадывается смутное марево зари.
— Следующий!
— Следующий!
Надорван командами, охрип, но тверд голос Острогла-
зова. Стоит лейтенант, широко расставив ноги, с пистолетом в руке. И пускай он внешне спокоен — болыо н горечью переполнено его непокорное сердце бойца. Только мысль, что там, на тон стороне, ему еще удастся поквитаться с немцами, приносит облегчение. Мимо него, в шумяшую волнами ночь, уходят последние бойцы его сектора, последние люди равелина.
— Следующий!
— Следующий!
Но «следующий» это он сам.
Лейтенант осматривается по сторонам: никого, только неприятная, даже пугающая тишина. Но Остроглазое знает, что в равелине еще остались Евсеев и Зимскнй, и это делает одиночество не таким безысходным. Высоко подняв пистолет над головой, лейтенант смотрит вокруг прощальным взглядом и затем стремительно идет в воду. Когда вода доходит до подбородка, он начинает плыть, держа пистолет над головой. Плыть на волне тяжело, и слишком велико искушение грести двумя руками. Но, стиснув зубы, Остроглазое еше выше тянет руку с пистолетом, отплевываясь от тошнотворно-горькой, назойливой воды.
Вот уже окончилась цепочка бонов, и теперь впереди, в пепельном сумраке рассвета, колышутся гребни разгулявшихся воли. Они закрывают собой противоположный берег, н лейтенанту кажется, что он плывет в безбрежном неведомом просторе один во всей вселенной. Рука с пистолетом точно налилась свинцом и постепенно, сама собой сгибается, приближаясь к воде. Чтобы отвлечься. Остроглазое начинает считать гребки. Это действительно помогает. Досчитав до сотни, он снова начинает с единицы, так как трехзначные цифры выбивают его из установившегося темпа. Постепенно он различает среди волн черный подпрыгивающий поплавок. Всмотревшись внимательней, лейтенант узнает в нем буй н плывет теперь прямо на него. Как хорошо плыть, когда вместо однообразной волнующейся водной равнины видишь перед собой цель!
Он забывает даже про счет, стараясь
восточным украшением на бритой голове. Но Острогла-зову некогда делать сравнения. Еще несколько гребков, и он хватается за решетчатое холодное железо н безвольно повисает на нем. В первую минуту он блаженно отдыхает, не думая ни о чем, затем взбирается с трудом (буй скользкий и увертливый) на железную поверхность. С буя уже все прекрасно видно: оказывается, берег совсем рядом — до него не больше трехсот метров. Не долго думая, лейтенант вновь бросается в воду. Вскоре он уже может достать ногами дно. Здесь же, на берегу, он видит всех ра-велиновцев, ушедших сюда раньше его. Он выходит на сушу, и огромный добродушный Вулаев первым жмет его небольшую ладонь:
— С благополучным прибытием, товарищ лейтенант!
Остроглазое счастливо улыбается, кивая головой на
приветствия, хотя он расстался со всеми не больше, чем час назад. Здесь же толпятся и несколько бойцов из других частей. Они смотрят на прибывших с того берега, словно на воскресших. Кто-то даже произносит недоверчиво:
— Неужто до сих пор сами держались?
Ему не отвечают, только смотрят снисходительно, добродушными взглядами, как смотрят взрослые на детей, задающих наивные вопросы.
Остроглазое вдруг, подходит к нему вплотную и быстро с надеждой спрашивает:
— А у вас как тут дела?
Боец прячет глаза, затем нехотя, еле слышно отвечает:
— Плохо, товарищ лейтенант! Немцы уже на Павловском мыске. Сегодня ночью пустили дымзавесу и за ней переправились, гады!
— Не отбили?! — с мольбой спрашивает лейтенант, по глазам пехотинца чувствуя, что задает ненужный вопрос.
Боец виновато разводит руками, избегая прямого взгляда. Остальные равелиновцы, слыша весь разговор, понуро смотрят в землю.
— Слухай, парень! Да ты, никак, рамен?—обращается вдруг к бойцу невесть откуда появившийся Шамяка.
— Где? — спрашивает тог дрогнувшим голосом.
— Ха! Где. Да вот! — Шамяка показывает на широкую дыру в штанах пехотинца, чуть пониже спины.
— Да не-с-е. То гвоздем! — смущенно говорит парень иод дружный хохоток окружающих.
— То-то, гзоздем! — не унимается Шамяка. — А если пулей, то беда! Пуле это место ни в жисть не подставляй! Вот у нас на селе один дед с турецкой воротился, так у пего...
Тесным кольцом окружив Шамяку, все жадно смотрят ему в рот, радуясь, как воздуху, веселому слову в это страшное время.
Застывшими, зловещими развалинами, напоминая древний мертвый город, лежал равелин после ухода последних его защитников. Стояла такая тонкая, такая неподвижная тишина, что порой казалось, будто камни еле-еле шуршат друг о друга.
Медленно, словно прощаясь с каждым казематом, с каждым камнем, прошел Евсеев по оставленному равелину, и почти повсюду под ногами жалобно звенели стреляные гильзы, будто напоминая о людях, которые совсем недавно лежали здесь, прижимаясь к этим камням. Подумав об этом. Евсеев даже приложил ладонь к одному из них — камень был теплый и влажный, словно и вправду хранил еще тепле живого тела.