Конструктор Шпагин
Шрифт:
Со службы он вернулся другим человеком. От былой лихости не осталось и следа. Хромота словно узду накинула на его стремления и мечты. «Нет уж, теперь баста, — сказал он сам себе, — должно, на веку написано — ходить в плотниках». Решив так, Семен не долго печалился. Он обзавелся семьей, стал крестьянствовать, а с осени колесить с плотницкой артелью по многим городам необъятной Руси.
Малоземелье и недороды испокон веку давили владимирского мужика. С незапамятных времен владимирские крестьяне приучались к ремеслу, чтобы не пойти с сумой. Которые потолковей, шли в богомазы — украшали «святые храмы». Эта профессия
Они приехали в город уже затемно. С трудом разыскали на постройке около штабелей с лесом занесенную; снегом землянку, где разместилась плотницкая артель. Землянка оказалась довольно просторной и сухой. От раскаленной плиты тянуло теплом, пахло горячими щами. Навстречу вошедшим из-за стола, стоявшего посредине, поднялся небольшой бойкий старичок с козлиной бородкой и хитроватым взглядом.
— Добро пожаловать, почтенные! — приветствовал он. — А уж мы, было, депешу посылать собирались, ждамши-пождамши… Ну, располагайтесь тут на нарах, будьте как дома.
— Благодарствуем! — сказал Семен, крестясь и снимая тулуп. Остальные последовали его примеру, потом сложили вещи, подсунули под нары инструмент, помыли руки в углу у рукомойника и сели за стол к большому артельному чайнику.
— А что, оголец-то проводить приехал али тоже плотничать надумал? — хитровато прищурясь, спросил артельный.
— Думаю к рукомеслу приучать, — ответил Семен.
— Ну-к что ж… его пока к Дарье в помощники поставим, — указал артельный на стряпуху, возившуюся у плиты, — будет щепу собирать.
— Самое его дело! — ответил голос с нар.
— Я согласен! — бойко отозвался Егор.
— Ишь, расторопный малый… А как звать-то тебя? — спросил артельный.
— Егоркой!
— Вона! Выходит, тезки мы с тобой… Я тоже Егорий.
— Теперь два святителя у нас будут, — усмехнулась стряпуха.
— На тебя, Дарья, хоть десять поставь, ты все равно грешить не бросишь.
— Аль позавидовал, угодничек? — огрызнулась Дарья, состроив рожу бородачу на нарах.
— Будя вам! — примиряюще сказал артельный.
— Ну ты, Егорий младший, — позвала Дарья, — пойдем, что ли, за щепками.
Егор выскочил из-за стола и, накинув шубейку, вопросительно взглянул на отца.
— Иди, иди, привыкай! — сказал отец. — Я тоже с этого начинал.
5
Егор быстро освоился с обязанностями помощника стряпухи. С утра принявшись за дело, он до полудня успевал запасти щепок столько, что не сжечь до ночи, и после обеда уходил к отцу: присматривался, кое в чем помогал. Он легко усвоил названия незнакомых инструментов, знал, для чего и как их применять. Присматриваясь к мастерам, приобрел кое-какие навыки и решил сам попробовать плотничать. Как-то набрав горбылей, которые не шли в дело, он потихоньку перетаскал их к землянке. Где-то раздобыл несколько стояков и принялся за дело, задумав сколотить сарай для щепок.
Вечером, возвратясь с работы, плотники удивились:
— Неужто Егорка сбил?
Артельный сам осмотрел сарай, попробовал, крепко ли он сколочен, и остался доволен.
— Да ты, малый, башковит, однако. Ужо я велю, чтобы тебе подыскали какую-нибудь работу на постройке.
После этого разговора Егор стал стараться еще больше и набил щепками сарай до самой крыши.
— Работящ у тебя сын-то, Веденеич, — сказал артельный. — Ты вели-ка ему прийти завтра в обед, погляжу я, не сгодится ли он при деле…
И вот Егора поставили на обстругивание досок. Он взялся за дело горячо и довольно ловко орудовал шершеткой, но доски были сыроваты, неподатливы. Проработав часа два, Егор взмок.
— Золотой ты малый, — осмотрев его работу, сказал артельный, — но жидковат и мал для нашего дела. Побудь пока при стряпухе, а подрастешь я сам возьму тебя в помощники.
Егора эти слова обидели, и он перестал ходить на постройку. Отец, заметив обиду сына, как-то сказал ему:
— Ты не горюй, Егорша. Вот ужо вернемся домой-то, и тебя так поднатаскаю в нашем деле, что любой мастер в подручные возьмет.
— Я и сейчас бы мог, только…
— Ладно, сейчас еще мал… побудь пока при стряпухе, а когда будет тоскливо, приходи ко мне, присматривайся. А на артельного серчать нечего… другой то же бы сказал…
С наступлением морозов к стряпухе Дарье, дородной, краснощекой бабе, повадился бывший матрос, здоровенный детина, Федор Охрименко. Все знали его как участника Цусимского боя. Ходил он в распахнутом бушлате, выставляя напоказ вылинявшую тельняшку, и лихо заламывал бескозырку с потускневшими золотыми буквами: «Сысой Великий».
Как только появлялся «Хведор», стряпуха менялась в лице, добрела и ласково выпроваживала Егора, иногда даже давала семишник на семечки.
— Ты сходи, Егорушка, навести отца да посмотри, что деется на постройке-то…
Когда Егорка возвращался, матрос обычно бывал уже навеселе и охотно пускался в рассказы про Цусиму. Память у него была замечательная. Он наперечет знал названия русских и японских судов, помнил не только фамилии, но и имена многих командиров. Разложив на длинном столе щепки, он наглядно показывал, как шли наши корабли, как японские, изображая то кильватерную колонну, то строй пеленга, то фронта, то клина. Рассказывая о самом себе, он приводил множество холодящих душу подробностей, сыпал непонятными словами: полундра, спардек, отсеки, склянки, рында, румбы, реляции. Егорка слушал его, затаив дыхание, рисуя в воображении жестокий морской бой. Иногда, в середине рассказа, матрос вдруг умолкал, вытирал рукавом навернувшиеся слезы и, вскинув голову, запевал:
И судно охвачено морем огня, Настала минута прощанья…Наслушавшись рассказов матроса, Егорка иногда вскакивал ночью и выкрикивал непонятные слова: «Асахи»! «Минаса»! «Мацусима»!..
Рассказы о Цусимском сражении крепко врезались ему в память, вызвав в душе горячий интерес к морю, к мужественным и смелым русским матросам, к грозным крейсерам и стремительным миноносцам. И хотя он за зиму успел многому научиться в плотницком и столярном деле, это занятие теперь как-то стало меньше нравиться ему. Егора влекло море. Очень хотелось стать моряком.