Контакт единственного рода
Шрифт:
– Не могу на переднем сидеть, всегда кажется, будто сам веду… Я ведь сейчас одинок, журналист, мне передоверить руль некому. Иначе бы не тебя, а кого из дочкиных мужей озаботил своей доставкой после похорон.
Я слегка оторопел, прогревая мотор, спросил, не удержавшись:
– Их что, много – мужей у вашей дочери?
– Дочерей много, целых три… Позови я кого-нибудь из девочек, или зятьев, пришлось бы мне на поминки отправляться… Вот и решил остаться в одиночестве. – Он посмотрел в заиндевелое окошко. – Давай-ка, трогай, а то нам нужно, прежде чем эта бутылочка кончится, домой успеть, там текила есть. И тебе придется налить, вряд ли ты меня по-сухому
– Вообще-то я мало пью.
– Это уж мне решать, парень, пьешь ты сегодня или воздерживаешься. Так вот, выношу вердикт, сегодня пьешь, когда мы благополучно домой ко мне доберемся.
Я боялся все же, что он не станет рассказывать, отделается стариковскими жалобами, а потому кивнул.
– Хорошо, сегодня подчиняюсь вердикту.
– Так-то, – смилостивился Дзюба, – тогда трогай, черт с ним, с прогревом, не такой уж сильный мороз стоит. Небось знаешь, куда нужно править?
Я подтвердил, что знаю, – выучил его адрес, пытаясь с ним встретиться, не хуже собственного.
– В начале века, – начал он, – было много всего, о чем сейчас и вспоминать смешно. Например, когда французы первые рассекретили свои данные по аномальным явлениям… Ты хоть помнишь, когда это случилось?
– В седьмом году они признали, что пытаются обеспечить контакт при подвержденных проявлениях иного разума у нас, на Земле, – отрапортовал я. – Но это на сколько-нибудь достойном уровне ни у кого не получилось.
Я сделал правый разворот из левого ряда, на удивление – сошло, даже дорогу мне уступила машинка с какой-то дамой в классическом, под «жука», фольксвагене. Все-таки отличная штука – автопилоты на каждом из новых мобилей, на порядки уменьшилась аварийность на дорогах. Тем более, что они потрясающе экономичны, используют электрорезонанс, и могут ходить сотни километров едва ли не на батрейках, которые продаются в любом газетном киоске. Их двигатели придумал Эффер, используя теорию ограниченных резонансов Скандина, одного из учеников Орехова.
– Рули осторожней, – посоветовал Озюба. И продолжил: – Правильно ответил, не зря я с тобой на кладбище заговорил, грамотный ты в технике человек, хоть и журналюга… А зачем им этот контакт был нужен?
– Чтобы получить новые технологии, новые материалы, и конечно, вывести новую энергетическую парадигму. Считалось, что нефть на исходе, и использовать ее как химическое топливо уже представлялось неразумным, из нее много чего другого полезного можно получать… Это что, экзамен студента-троечника?
– Вот-вот, новые технологии… Тогда политики вдруг технологиями бредить начали, даже программу выдумали, которую президентской назвали, видишь ли, многим хотелось к этому делу подверстаться. – Он допил коньяк, извечным жестом потряс бутылку горлышком вниз, вздохнул и спрятал в кармашек переднего сиденья. – Потом бы не забыть выбросить, а то дочери… В общем, на этой волне наш институт создавался, это потом он стал называться психофизическим, а тогда о таких науках и не подозревали, психологи лишь кое-какую статистику обрабатывали. Институт был, – он даже сморщился, – так себе, не очень-то там наукой пахло. Зато идеи принимали к рассмотрению самые разные. Сейчас думаю, если бы не эта вольница, не видать бы нам результатов, каких мы добились. – Он вздохнул, переложил бутылочку в карман пальто, не давала она ему покоя. – У Орехова тогда была лаборатория, и работал он весьма оригинально, нет, на самом деле… Если бы у меня был такой сотрудник, я бы его сейчас, пожалуй, выгнал. Но когда я пришел к нему, кое-какой запасец времени у нас был. Небольшой, но все же был…
И он стал рассказывать так живо, что я без труда представил, как это происходило, когда меня еще и на свете не было, в далеком пятнадцатом году, ранней весной, когда донельзя молодой Дзюба впервые пришел к почти такому же молодому Орехову… И первая их встреча состоялась не в отделе кадров, а в палате отделения хирургии и травматологии какой-то больницы.
Вид у Орехова был странный, левую ногу его удерживала вытяжка, левую руку приторочили в ложемент, правая до самого плеча была запечатана в гипс. И голова была в бинтах, только нос и один глаз были видны. Но он мог разговаривать через бинты, только непроизвольно все время пытался от них отплеваться. Дзюба даже удивился, что его сюда впустили, наверное, решил он, у Орехова хорошие отношения с медсестрами наладились. Это подтвердил и первый его вопрос:
– Тебя провела сюда Люда или Галя?
– Это кто, сестры местные? – не понял Дзюба.
– Кто же еще? – Глаз Орехова воинственно блестел. – Если Людка, еще ладно, она не выдаст… А вот Галина скоро врача приведет, тогда нам с тобой как следует потолковать не получится.
– Можно я сяду? – отозвался Дзюба. Но стула в палате не было. Тогда он присел на тумбочку, благо на ней не было ничего, что родственники обычно приносят в больницу, и подвинуть ее удалось, чтобы Орехов мог его видеть.
– Молодец, не теряешься, – проговорил Орехов, – умеешь решение находить. – Он стал буровить своим глазом Дзюбу. – Значит, ты и есть тот парень, что статейки по физическим медиаторам измененного состояния сознания публиковал?
– Всего-то три статьи и вышли, – вздохнул Дзюба. – Материалов-то больше, но не очень получается из-за ученого совета. – Орехов молчал, тогда Дзюба и признался: – Подумываю к вам переводиться, Василий Игнатич.
Орехов попробовал рассмеяться, может, не привык, чтобы к нему так официально обращались, но закашлялся и пожаловался:
– Нутро болит, сильно меня шарахнуло. Хорошо еще, не погиб никто, так только, ожогами отделались, больше всех мне досталось.
– Что случилось? – спросил Дзюба.
– Ты же сам писал, что вблизи шаровых молний происходит сильнейшее смещение активности головного мозга, верно? И вот мы придумали поймать плазмоид и тогда… – Он испытующе посмотрел на Дзюбу и заговорил иначе. – Впрочем, что это я?.. Тебе-то можно все по правде рассказать. – Он воодушевился. – Идея, понимаешь, простая, как валенок. Есть гипотеза, что существует определенный класс шаровых молний, которые проявляют очень, как бы это сказать, разумный характер. Значит, они могут быть теми зондами, которыми иные отслеживают… Только не называй их инопланетянами, сразу же выгоню к чертовой матери, называть их можно только так – иные, понял?
– Понял, – кивнул Дзюба. Чтобы перебраться к Орехову, он и не на такие уступки был готов.
– Если они – зонды, причем весьма действенные… – Неожиданно Орехов спросил: – Помнишь, как Гудвин Великий и Ужасный из «Волшебника Изумрудного города» для Льва горящим шаром прикинулся? – Позже Дзюба привык к этой его манере неожиданно менять тему и спрашивать самые неожиданные вещи у собеседника, а тогда, при первом разговоре она его изрядно озадачила. – Это очень хорошая идея, она и на нас, людях, срабатывает, хотя мы – не Трусливый Лев, и не в сказке живем, но трюк очень даже подходящий… Итак, соображение первое, шаровые молнии – зонды. Из этого и исходим.