Контакт единственного рода
Шрифт:
В окошко ударил плотный заряд снега. Он усмехнулся.
– Вовремя мы доехали, не люблю пургу. – Взгляд его уплыл, словно бы он видел не меня на его же кухне, а что-то еще. – К началу апреля я числился в лаборатории Орехова, и не мог понять, что должен делать среди этих физиков, технологов, прибористов и лаборантов всех сортов. Меня уговаривали не торопиться, подождать, пока Орехов выйдет из больницы, мол, тогда и выяснится, зачем он взять меня к себе. Потом он появился, худой, как щепка, крикливый, скачущий как кузнечик на одном костыле в помощь своей левой ноге, и с обожженным лицом. Вроде бы, он собирал новую установку, – Дзюба улыбнулся. – Этим он загрузил всех, кроме Людочки и меня, с нами он начал другую игру.
– Людочка – это Людмила Крепышева? – переспросил я на всякий случай.
Вообще-то, Крепышева в тридцатом получила нобелевскую по социальной инженерии, как она назвала свою науку. Суть ее была проста: если придумали математическую точку и идеальный газ, то можно, при желании, определить параметры идеального устройства общества в целом, с распределением функций разных страт, ответственностью за все процессы этого общества, и за связь между ними. Сейчас с изучения пяти теорем Крепышевой начинают курс, помимо практических социологов, даже юристы, политологи, медийщики всех мастей и экономисты. По научной значимости ее сравнивают лишь с Менделеевым в химии.
– Ты, наверное, не знаешь, что Людочка заканчивала химико-технологический, и я до сих пор гадаю, как она так ловко и вовремя занялась своими изысканиями? – Дзюба усмехнулся, наливая себе еще мексиканской водки. – Тогда она была всего лишь одним из наших менеэсов, но что-то в ней Орехов разглядел, потому что из всей команды именно нас двоих привлек к опытам по своей новой идее. – Дзюба попыхтел сигарой, которая никак не хотела разгораться. – Должно быть, валяясь в больнице, он почитывал популярные журналы, и вызнал, что шаманы Африки умеют вызывать дождь, случается, что и с молниями. А еще он узнал, что у нас на Алтае есть такие же… колдуны погоды, и стал искать к ним подходы. – Он наклонился, дохнул крепким дымом мне в лицо. – Чтобы шаман вызвал шаровую молнию для наших исследований.
– Из области сказок, – не выдержал я.
– Так и было, парень, – отозвался Дзюба. – Спустя месяца два он такого шамана нашел. Летал на Алтай, с кем-то из Института Истории Науки и Техники разговаривал часами, а они тогда много с аномальщиками возились, в общем… К началу лета наша с Людочкой работа вполне оформилась. Она, завзятая походница по самой что ни на есть дикой природе, стала организовывать за счет института большой сбор разных специалистов, которые дошли до какого-то результата, но революции в своих дисциплинах пока не совершили. Я, когда читал ее список, диву давался, там были все, от физиков и математиков до откровенных прикладников, и даже попадались гуманитары.
Он откинулся на стул, победоносно оглядел собственную кухню, будто видел ее впервые. И неопределенно покрутил пальцами в воздухе, изображая нечто недоступное, должно быть, моему воображению, а может, и своему тоже.
– Все были молоды и полны желания работать. Они и оказались… материалом для его эксперимента.
– И сколько людей он набрал? – поинтересовался я. – Какова была выборка?
Дзюба был доволен, либо процент алкоголя в крови поднялся до необходимого уровня его хорошего настроения.
– Набрал не он, выбирали этих людей как раз мы с Людочкой, это была наша работа… Почти две сотни ребят согласились отправиться на пару деньков на Алтай, и поучаствовать в обычном, как они думали, научном сборище с разными междисциплинарными обсуждениями. Конечно, немало было таких, кто отказался, не захотели тратить время, но согласились-то тоже многие… Хотя, – он слегка понурился, – в итоге приехало не двести человек, а сотни полторы. Но Орехов и это признал неплохим результатом, уже в самолете, когда мы летели туда за неделю до срока, чтобы все как следует подготовить.
Он резко затоптал сигару в пепельнице, достал с верха навесного шкафчика «Герцеговину Флор», снова закурил с большим удовольствием.
– А потом наступила пятница, девятнадцатого июля, как ты сам догадался, юноша, пятнадцатого года. – Он поперхнулся дымом и сбился. – Предыдущий день мы встречали гостей, размещали их по номерам гостиницы, а вечером, естественно, всех как следует покормили. В общем, создавали обстановку обычного научного сейшена, которых потом каждый… Ну, почти каждый из нас изведал за свою жизнь много раз. Особенно, такие вот олухи, как я, которые в науке ничего больше и не сделали, лишь по конгрессам мотались.
Я попытался возразить, но он патрицианским жестом отмахнулся с зажатой между пальцами дымящейся папиросой.
– Ты не спорь, а слушай. Так вот, поздно ночью в штабной номер пришел Орехов, и с пьяно-измененнной мимикой заявил, что про шамана ничего не знает, даже не уверен, что тот появится. И уходя, добавил, что не уверен также в погоде. То есть, погоду обещали отличную, солнечную, с умеренным ветром и без намека на грозу. – Он замял папиросу, тут же сунул в зубы новую. – А мы с Людочкой еще посидели, переглядываясь, наше дело обстояло швахово, и не иначе. Все было напрасно, было зря. – Он чуть усмехнулся. – Почему-то возникло чувство огромной потери, едва ли не краха самого главного, что могло в моей жизни произойти. Понимаешь, не из тех событий, которые потом заносят в энциклопедии, и которые отмечаются… вот пресса твоя, например, отмечает, якобы, как поворотный момент чего-либо… А настоящий, главный момент, о котором никто не знает, только сам человек, и о котором не принято рассказывать… Как я сейчас тебе рассказываю.
Он задумался, выпил, снова выпил. Я ждал, на всякий случай приготовил кофе. Дзюба кофе обрадовался, и поэтому продолжил:
– На следующее утро в конференцзале кто-то о чем-то докладывал, а к обеду мы поехали, как всем было сказано, на пикничок. Посадили всех в автобусы и повезли туда, где должны были встретиться с шаманом. Там расставили переносные столики, стулья, еду и выпивку. У нас троих настроение было тяжелым, из-за превосходной погоды. А народ наш пикник принял благосклонно, нежелающих в нем участвовать практически не оказалось… – Он тряхнул головой. – Нет, все же было что-то еще, может, предчувствие, что что-то случится. Так бывает, – добавил он, – вот работаешь и наступает усталость, кажется, что ничего не получится, но жалко оставить сделанное, и продолжаешь по инерции… А за этой инерцией неожиданно возникает момент, когда надежда, что все может получиться, приходит вновь. Вот и у нас так было. Да, через усталось, разочарование, отчаяние даже, вдруг…
И он стал снова рассказывать так, что я без труда вообразил, будто сам оказался на пикнике где-то на Алтае в июле пятнадцатого года, в малознакомой компании людей, которым чуть позже предстояло совершить самый грандиозный переворот во многих областях науки и техники.
Расположилась компания отлично, на берегу чистейшей речки, неподалеку от леса, в лучах летнего солнышка. Кто-то из будущих светил науки расставлял столы и стулья, водители трех автобусов принялись, на правах технарей, возиться с динамиками и микрофоном, хотя тут имелись такие прибористы, которым и синхрофазотрон настроить было по плечу, девушки взялись за сервировку по своему обыкновению, кое-кто приналег на открывание консервов и бутылок, кто-то просто отправился купаться и играть в волейбол… Наверное, этот пикник отлично удавался с самого начала, только его организаторам было тошно, потому что все выходило зря.