Контакт на случай ЧП
Шрифт:
– Мы сплоченные, – так папа говорил про наш тупичок. – Заботимся друг о друге.
Уверена, он был прав насчет этого, но я всегда чувствовала себя немножко чужой среди соседей. Лишней в этом сплоченном сообществе.
Не потому, что я была немножко странной, хотя так и было. Скорее просто из-за того, что по возрасту я оказалась в своего рода нейтральной зоне. «Ребятишки» были на несколько лет меня младше. Они передвигались стайкой и всегда держались вместе.
«Ребята»
А я была где-то посередине между ними. Я передвигалась одна, и мне не с кем было держаться вместе.
В общем, я была средним ребенком, только без бонуса в виде братьев или сестер.
Я не то чтобы возражала. Кому-нибудь другому, возможно, было бы одиноко, но я всегда была замкнутой, еще до того, как поняла, что везде немного чужая. Сложно не быть замкнутой, когда ты единственный ребенок в семье, твоя мама погибла в автокатастрофе, когда тебе было четыре, а отец всю твою жизнь работает на двух работах.
А может, я просто родилась нелюдимой и немного колючей.
Неважно. По природе или из-за воспитания, меня вполне устраивало проводить детство в компании постоянно пополняющегося запаса детективных романов и печенья с арахисовым маслом. Я складывала все это в корзину моего красного велосипеда и скрывалась в ближайшем парке или у пруда, где никто не тревожил бы моих мечтаний.
Но под Рождество?
Под Рождество все было иначе.
Мы с папой никуда не ездили летом, и больничные он тоже никогда не брал. По крайней мере, тогда. Видимо, вселенная решила одарить его прекрасным здоровьем в молодости в обмен на жуткий диагноз в среднем возрасте.
О чем я? В общем, папа берег каждый выходной, чтобы его отпуск совпадал с моими каникулами.
И начиналось великолепное Рождество. На самом деле мы ничего необыкновенного не делали, все как обычно. Но это все равно было особое чувство. Волшебное.
Мы пекли средненькие печенья. Смотрели каждый год одни и те же старые рождественские фильмы, наслаждаясь классикой («Гринч – похититель Рождества», разумеется), и радостно пренебрегали новичками в каноне праздничных фильмов, осмелившимися втиснуться в наш тщательно отобранный список проверенного временем любимого кино.
Наши соседи тоже любили Рождество, поэтому все дома и дворики были украшены. У нас украшения никогда не были среди лучших – с нашим бюджетом мы не могли соперничать ни с вертепом на лужайке МакНелли, ни со светящимися санями Киммерсов, со всеми оленями.
Но как же я любила эти долгие холодные декабрьские дни! Часами возилась с огромным красным бантом на входной двери, чтобы все было как надо. У нас всегда были свежие венки – папа был ярым противником искусственных елок. Мой бант никогда не получался настолько пышным и роскошным, как мне хотелось, но папа все равно каждый год заявлял, что он «лучший на весь район».
Потом, с замерзшими пальцами, мы принимались развешивать лампочки. Это мои лучшие детские воспоминания. Даже те моменты, когда папа вручал мне огромный спутанный комок прошлогодних
Мне кажется, папа думал так же, потому что, когда он забирался на лестницу, чтобы подвесить гирлянду над гаражом, он дюжину раз все переделывал, чтобы лампочки висели идеально ровно. Он настаивал, что без меня ему не обойтись, и я следовала за ним с гирляндой в руках, чтобы она не волочилась по земле.
Я знаю, что дело было совсем не в ровных лампочках. И тогда тоже знала, наверное. За этим делом я могла рассказать ему о том, насколько бесполезная трата времени, на мой взгляд, урок рисования, а еще о том, что я мечтаю стать адвокатом, или объяснять ему, почему нам необходимо завести собачку, или кошечку, черт, можно даже птичку…
О мальчиках мы никогда не говорили. Разумеется. Он не спрашивал, а я сама ни за что не стала бы рассказывать ему, что все мои немногочисленные влюбленности были болезненно напряженными. И еще более болезненно безответными.
В общем, да, мне нравилось подолгу украшать дом.
Но лучшее мое воспоминание – как мы украшали елку.
У нас была традиция: каждый год мы ездили за елкой во второе воскресенье декабря. Ни раньше, ни позже. Примерно в часе езды от нас находился елочный базар. Было предостаточно местечек и ближе к дому, но папа когда-то работал с Большим Робом, владельцем того базара, так что мы всегда покупали елку от Большого Роба.
Каждый год я выбирала самую большую. И каждый год папа говорил, что ему она тоже нравится… а потом огорчался, вспомнив, что потолки у нас не такие уж высокие, и направлял меня к более подходящей елке.
Но он все равно давал мне выбрать самую толстую. Разрешал купить елочную игрушку в крошечном магазинчике и вдоволь полакомиться бесплатными сахарными тросточками, пока сын Большого Роба заворачивал дерево в огромную сетку и закреплял его на нашей машине.
Большой Роб скончался от сердечного приступа где-то на Хеллоуин, когда мне было тринадцать. Мы все равно поехали на тот елочный базар, чтобы поддержать его семью. Я купила игрушку, как обычно. Балерину, потому что в предыдущие выходные папа сводил меня на «Щелкунчика» и я проходила через балетный период.
К следующему году базар Большого Роба превратился в «Дэйри Квин» [11] , так что мы с папой купили елку на нашей улице, на базаре, где вся прибыль шла на благотворительность.
Там было мило. Деревья, правда, были поменьше, и никто не продавал елочные игрушки. Но у них все равно были сахарные тросточки, а еловые ветки все так же держали мою любимую балерину.
К чему я все это рассказываю?
Я не всегда ненавидела Рождество. Даже наоборот.
Но…
11
Dairy Queen – американская сеть ресторанов быстрого питания.