Контакт первой степени тяжести
Шрифт:
Конечно, траурную паузу несколько портил грохот винта, оглушающий гомон насмерть перепуганных кладбищенских ворон. Также, конечно же, торжественность и строгость прощания несколько развеяла метель из обрывков старых венков, лент, искусственных цветов и прочей кладбищенской утвари, поднятая воздушным вихрем. Но здесь был и некоторый несомненный плюс: – вьюга, прижимавшая провожающих к земле, заставляла их склоняться в глубоком земном поклоне и жмуриться, придерживая обеими руками головы, а также головные уборы... Боль утраты, таким образом,
Они медленно опустили гроб, точно попав в прямоугольник могильной пасти.
С глухим щелчком открылся – не заел! – дистанционный карабин, сбрасывая непарные серьги строп... Винт вертолета форсажно взвыл – они газанули, чтобы вытянуть из-под гроба стропы. С громким коротким треском стальные хомутки, серьги были успешно выдернуты из-под гроба и тут же ушли вверх, не успев даже хлестануть никого из провожавших освободившимися концами по скорбящей физии.
Вызволение строп было выполнено ювелирно – проведение этой операции совсем почти не перекосило в могиле гроб, практически ничуть не завалив его на бок.
Большая удача, виртуозное мастерство!
В целом ритуал удался вполне и прошел на высочайшем уровне, если не считать той мелочи, что свежевыкопанная рыхлая земля вокруг могилы была равномерно рассеяна винтом по окрестностям, и чтобы хоть чуть-чуть присыпать гроб, пришлось носить песок метров за триста – от оврага за кладбищем – носить пожарным ведром и проржавевшим тазом, найденными в полуразрушенном кладбищенском храме, традиционно используемом совхозом с незапамятных времен в качестве свалки негабаритного утиля.
Да, вчера к ним заплыла в рот крупная пруха! Похороны – это вещь! Чистое дело, приятное дело! И отстегнули им, надо сказать, будь здоров: щедрой хоронящей рукой – покойный был большим, известным в округе человеком – сторожем дровяного склада, оставившим детям, понятно, значительное состояние.
Вот и сегодня бы так повезло! Надеяться можно. Основания есть. С приходом демократии свердловского разлива народ мгновенно раскрепостился, воспрянул, стал тут же использовать свободу по ее прямому назначению, на всю катушку, на все сто – уходя под взмахи дирижерской палочки вечно пьяного дирижера в мир иной. Подальше – от российской действительности и родного начальства, умирая не штучно и равномерно прижимисто – как раньше: «умри ты сегодня, я – завтра», а скопом уже, как в войну – обильно, соборно – областями-районами, городами и весями, средами обитания, землями и народами. Так что надеется можно и нужно.
Боковым зрением пилот вдруг автоматически засек на трассе, что слева внизу, одинокую иномарку, несущуюся так, что казалось, стремится она прямиком на тот свет.
– Смотри! – пилот слегка наклонил голову, указывая напарнику в сторону трассы Москва-Ярославль...
Да, это был жирный кус!
Но опасно, очень опасно...
– Как, Федор? Рискнем?
– Ох, страшно, Вовка... Так похоже на подставу... Ведь просто просится – ты посмотри – сама манит, играет...
– Ссышь?
– Да нет, детей жалко. Тещу жалко... Соседку жалко...
– Жену? – хмыкнул пилот.
– А хер с ней, рискнем! – решил напарник, вспомнив жену. – Убьют, так убьют!
Пилот резко отклонил ручку влево, идя на сближение с трассой на Ярославль...
Противоречивые чувства боролись в его душе: он ощущал себя то смелым охотником, то легкой жертвой. Однако охотник ты или добыча, но ты – профессионал, а дело есть дело! Он сконцентрировал взгляд на полоумно несущейся иномарке, и инстинкт охотника восторжествовал в нем.
Врешь... Не уйдешь... Не уйдешь!
– Машина 38–43 – немедленно остановитесь! – вушах у Белова раздался громогласный глас неба.
Над ними шел патрульный вертолет ГАИ. Белов добавил газу...
– Немедленно остановитесь!
Увидев возле полустанка Секши коммерческую палатку, Калачев остановился.
«Не надо, может быть?» – подумал было он, но тут же передумал.
– Пиво и соленых орешков.
Получив желаемое, он сделал шаг в сторонку от палатки.
«Не стоит, ох, не стоит!» – мелькнуло вголове.
– Ат, ч-черт! – сказал он вслух и, не откупоривая, отправил банку с пивом вурну у палатки.
Вернулся.
– Водочки бутылку!
– Ат, ч-черт! – махнул рукой Белов. – Достанут все равно ведь! – он сбросил газ.
– Но Коля! Они ведь тебя снова посадят!
– Нет. Борька сказал: не суждено. Такая матрица судьбы уж у меня, понимаешь ли...
Он завернул, въезжая на площадку для отдыха.
– Но это все ж тебе приснилось – твой Тренихин, встреча с ним!
– Думаешь? – спросил он саркастически, поспешно вынимая из кармана одну за другой стодолларовые купюры... – А вот сейчас мы это как раз и проверим!
Напротив них уже завис над площадкой для отдыха вертолет и начал медленно опускаться.
Калачев устроился очень удобно – на груде старых шпал – метрах в ста от здания вокзала, если это станционное строение можно назвать зданием.
Открыл.
Отпил, наверно, сразу треть бутылки. Водка, приятно обжигая пищевод, бодро влилась, ворвалась в пустой, голодный желудок.
Что ж? Полегчало сразу, мгновенно.
Он вскрыл пакет с солеными орешками.
Взял штуки три.
– Ну, вот и закусил...
Внезапно что-то твердое ткнулось ему в спину.
Устало, равнодушно, рефлекторно, он начал лениво поднимать руки, не дожидаясь даже неизменного «руки вверх».
Но, поднимая руки, скосил глаза назад.
Фу, черт возьми! Вот нервы...
Его слегка ткнул носом в спину какой-то бродячий пес.
Обычный пес. Большой. Бездомная дворняга, сразу видно. Худой, как смерть.