Контакт первой степени тяжести
Шрифт:
– На север понесся. Эх, нет тут прапорщика Капустина! – провожая вертолет взглядом, вздохнул Калачев. – А то бы он сказал: вот в нем летит, я думаю, Белов... Сказал бы непременно! Охо-хох...
Он вскрыл вторую банку из упаковки, вывалил ее содержимое перед псом и, потрепав его по спине, изрек наставительно, словно внушая урок:
– Желудок котенка – чуть меньше наперстка... Желудок собаки – чуть больше ведра...
Он отхлебнул из бутылки и закусил, проведя пальцам по стенке пустой банки:
– Нормально. Жрать можно.
Пес ел кошачью еду, заглатывая
– Мы еще будем в форме... – сказал Калачев псу, выбирая очередной репей из его хвоста. – Нам только отожраться бы и отдохнуть... Они еще посмотрят, в какой мы будем форме! – он отхлебнул. – Как мы с тобою будем выглядеть... На нашу шерсть с тобой они посмотрят... Увидят, погоди!
– Так как летим? – летчик обернулся к Белову.
– Летим все прямо, вдоль железки. На север жмешь, на север. От Котласа возьмешь чуть-чуть восточней – на Воркуту. И жмешь вдоль колеи – почти что до Инты. А дальше нам направо, в горы, я покажу.
– Что – наконец-то не лезет уже в тебя больше? Ну, я тогда сам доем!
В бутылке оставалась половина. Выливать водку было, конечно, жалко, а допивать – явно лишнее...
– Н-да... – Калачев встал, отряхнул брюки...
Пес тихо гавкнул и, привлекая к себе внимание Калачева, резко махнул хвостом...
– Что?
Пес подбежал к мусорным бакам, железным кубам, стоящим поодаль, метрах в десяти, гавкнул опять...
– А!..Да, это верно! Нужно убрать за собой... Не быть свиньей, не быть... – Калачев нагнулся, собирая банки и рваные пакеты. – Ты просто уникум... Из ряда вон собака... Собачий профессор какой-то... Академик общественных наук, а не пес...
Он подошел к ближайшему помойному баку с ворохом мусора в руках, открыл бак и даже вскрикнул от неожиданности...
В баке, на груде помойки и мусора, полузарытый во все это, лежал человек.
– Труп! – сморщился Калачев, выкидывая тем не менее мусор – сбоку, однако, от трупа, чтоб не держать мусор в руках. – Опять труп... Нигде мне уж нет покоя от трупов...
Неожиданно «труп» повернулся, вздохнул, приоткрыл один глаз...
– Живой, – сообщил Калачев новость псу. – Он еще живой... Но ты не удивляйся, собака! Это ж Россия, дружок... Русь, мать, святая... Живого человека... Р-р-раз – и на помойку! Не нужен, значит... Никому не нужен! Ну – в бак, понятно... Это у нас бывает. Сплошь и рядом...
– Ка-ла-чев! – произнес «труп» отчетливо.
– Калачев! – согласился Калачев, облокачиваясь на край мусорного бака, как на стойку в баре – с явным намерением пообщаться.
– Инспектор из угро... – констатировал «труп».
– Инспектор Калачев, да... Все правильно. А с вами – чести не имел... Мы с вами не встречались в... А впрочем, нет... Не то! Даже не догадываюсь. Ты кто? А? – он постучал по стенке бака, пытаясь вновь вернуть «труп» к жизни: – Кто-кто в теремочке живет? Кто-кто в невысоком живет?
«Труп» с трудом зашевелился, закряхтел... Вылез из мусора наконец, сел на груде помойки...
– Да сцепщик я... Егор Игнатов.
– А-а-а... Сцепщик!..Ща! – взяв недопитую бутылку водки за кончик горлышка, Калачев опустил ее в бак: – Майна-майна-майна... На! Принимай помалу...
...Пес, сидящий рядом с баком, склонил голову, прислушиваясь... В мусорном баке что-то жадно забулькало.
– Где будем заправляться? – спросил гаишника пилот.
– В Ухте, я думаю. Ну, как обычно...
– Как на рыбалку, на Печору когда? – кивнул летчик, глядя на приборы: – По километрам почти то же самое, верно...
Тайга мелькала, проносясь под вертолетом.
– О, Господи! – сцепщик встал в баке, облокотился о край. – От смерти спас ты меня, от лютой...Как холодно мне было в этой хижине железной! И гадость снилась разная. Ты открываешь, крышку-то – все, я подумал – смерть пришла... А это ты, спаситель мой чудесный...
– Теперь рассказывай, давай...
– Все знаю! До деталей. Вижу, вижу... Расскажу! Но... Но!
– Еще бутылку и пожрать. Побольше.
– Упаковку? «Китти-кет»?
– Валяй!
– Вкуснятина! – Егор Игнатов закусил. – А кошка что на банке? Кошатина, что ль?
Калачев в ответ кивнул на пса.
– Он ел вот и нахваливал... Наверное, кошатина, ты прав.
– Ну, слушай повесть... – сцепщик проводил взглядом пошедшего вокруг бака Калачева. – Ты куда?
– Я – никуда. Я слушаю. Я просто – встать с наветренной стороны... Ведь я этого достоин?
– Безусловно... Ну вот... Так слушай... Начну тебе издалека... Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой... Как Пушкин говорил: песнь первая... Работал я в Инте, давно, хрен знает когда это было... Пошли мы на рыбалку в горы...
– Ну вот: почти и долетели! – летчик повернулся к Белову.
– Здесь можно угол срезать: жми на северо-восток.
Карта стояла перед глазами Белова как живая – профессиональная память на изображение. Он боялся, что на тот путь, который он трое суток назад измерил своими ногами, у них не хватит горючки. После Ухты они заправиться не могли – на более северных базах у летунов не было блата, а садится на авось весьма и весьма рискованно – в глухомани, в глубинке бабки еще не всегда решают все.
Белов помнил – наиболее короткий путь от железки до точки идет вдоль Косью – довольно крупного притока Усы.
Беда состояла лишь в том, что Косью в своих низовьях представляет собою не столько реку, сколько болотный край: сотни тысяч проток, островов, заводей, зарослей: своеобразные мангровые джунгли из непроходимых ивовых чащоб, растущих прямо из воды.
Но есть и ориентир: железнодорожный мост. Весной – в весеннем для этих мест июне месяце – Косью разливается, превращаясь даже в низовьях в солидную полноводную реку. Поэтому – мост. Должен быть. Мост прорезался, нарисовался далеко влево внизу, на северо-западе. Есть. Да, это он и есть! Вот он.