Контакт – Сибирь

Кампин Александр

Бесшумно вошла Иула. Он невольно расплылся в улыбке, ничего не мог с собой сделать. Иула была невесела.

– Ты едешь веселиться с какими-то женщинами. Сегодня ты уже сделал мне больно. Ты так смотрел, так улыбался этой ужасной девице.

– Какой девице?

– С блокнотом.

Не сказав больше ничего, она вышла.

Пивнев некоторое время посидел в кресле. Сейчас он должен гладить её по волосам и говорить какие-нибудь глупости, пока она бы не успокоилась, и, в конце концов, не улыбнулась. Проклятая жизнь. Потом, взглянув на часы, переоделся и спустился в холл. Там было непривычно людно. Трое незнакомых мужчин сидели в креслах. По углам скучали

люди Новокрещёнова. Незнакомцы поздоровались, и Пивнев узнал их. Из театра, приехали встречать гостей на дальних подступах. Художественный руководитель – немолодой чиновничьего облика человек, но в пестром галстуке, актер с красивым мужественным лицом, который успел засветиться в телесериале, и ещё один, видимо, тоже актер, молодой с длинными светлыми, распадающимися надвое волосами. Ждать пришлось довольно долго. Все молчали. Наконец послышался цокот каблуков на лестнице, театральные вскочили, в руках у них оказались букеты цветов. Пивнев смотрел на Иулу. В платье с оголёнными руками, с тяжёлым матовым браслетом на запястье, высокая в туфлях на каблуках, тёмные бездонные глаза, чуть удлинённые косметикой. Она милостиво улыбнулась, принимая цветы от художественного руководителя. Людмиле и лейтенанту Шевцовой тоже достались букетики. Пивнев переложил громоздкий пакет с подарком из правой руки в левую, чтобы помахать на прощание, но она прошла, не взглянув на него, снисходительно слушая хорошо поставленный негромкий голос спутника. Пивнев посмотрел вслед на королевскую поступь Иулы. Только белая шея казалась беззащитной.

В служебной «Ауди», которой пользовался Пивнев, он сидел на заднем сидении, к чему его приучал водитель – охранник Володя.

– Володя, я не знаю ваших служебных правил, но хочу, чтобы ты пошёл со мной. Я тебя представлю как сотрудника.

– Не положено, Иннокентий Васильевич.

– Хорошо, но нужно тебе как-то поужинать.

– Николай и Сергей там. Так что мы по очереди сможем по соседству перехватить.

Крыхтин стоял на ступеньках у входа в кафе. Машина подкатила к самому входу, Володя выскочил, успел обойти машину и открыл дверь. Оказавшийся рядом Николай, подхватил пакет с подарком. Всё выглядело очень солидно. Обнявшись с Алексеем, Пивнев вручил ему подарок. Тот вытащил из пакета небольшую, но тяжелющую рынду, видимо с какого-то катера, которую Плетнёв достал по заказу Пивнева, и радостно загоготал.

Войдя в зал, он зазвонил в колокол и закричал:

– Все по местам, боевая тревога!

Народ шумно потянулся к длинному столу. Крыхтин усадил Пивнева недалеко от себя.

Тот огляделся. На стене за спиной именинника висел транспарант: «Мы любим шефа!» и две большие фотографии. На одной старшина второй статьи, весь наутюженный, на набережной, надо понимать, бухты Золотой рог. На другой – главный редактор с телефонной трубкой у уха в кабинете. На стене редакторского кабинета два самодельных плаката. На одном написано: «Рукописи не горят и не возвращаются». На другом Пивнев разобрал:

«Над каждою проблемой думай головой.

А вовсе не системой мочеполовой!»

– Нравится? – спросила Пивнева соседка по столу. – Леша сам сочинил. – Затем на английском извинилась за то, что сразу не представилась, и призналась, что её зовут Зоя.

– Иннокентий Васильевич, – представился он, и вежливо поинтересовался, откуда беглый английский.

– Я два месяца работала по программе ЕС в Брюсселе. Лёша устроил.

Была она в белом, стройная, неопределённого возраста, от 22 до 30.

Тем временем тамада на другом конце стола потребовал

тишины и внимания. Процесс дня рождения был запущен.

Тосты сослуживцев были полны непонятных Пивневу намеков на внутриредакционные дела и сопровождались хохотом. Потом пошли коллеги из других газет, радио и телевидения. В их тостах были, вероятно, скрытые подковырки, но общий тон звучал вполне дружественно.

Приехал вице-мэр, извинился, что на минутку, вручил маленькую бронзовую волчицу с напутствием журналистам, как подлинным санитарам леса, бороться со всем плохим, что есть в нашем замечательном городе. За его тост выпили в почтительном молчании.

После его отъезда слово предоставили представителю драмтеатра. Он долго извинялся от имени руководства, которое по очень уважительной, но пока секретной причине не смогло лично… и как волнительно приветствовать большого друга нашего театра, дорогого Алексея Владимировича Крыхтина.

С неприязнью глядя на посланца муз, Пивнев выпил. Настроение испортилось ещё больше. Тут тамада предоставил слово учёному, известному далеко за пределами нашей области, и, можно сказать, во всей Вселенной профессору Пивневу.

Пивнев досчитал про себя до трёх, собираясь. Негоже портить людям настроение из-за своих эмоций.

– В наших суровых краях детей, как известно, находят в капусте. Сегодняшний именинник не исключение. Только нашли его в морской капусте. Семь футов под килем, Лёша!

За столом засмеялись, зашумели, кто-то даже крикнул: полундра'. А Зоя игриво спросила у не успевшего сесть Пивнева:

– А в какой капусте нашли меня?

– В брюссельской.

Хохот ещё не затих, когда немолодой мужчина, сидевший напротив Пивнева, сказал:

– Молодой человек, я в этом листке – завотделом юмора. Идите ко мне работать, вы закапываете свой талант в землю.

– Я подумаю, – сказал Пивнев.

– Я поняла, наконец, – сказала Зоя, – что значит настоящая шутка.

– Вам понравилось в Европе?

– Очень. Мы ездили в Париж, Франкфурт, Берн, Амстердам, Копенгаген. Шенген! Уютно, чисто. Иногда шумно, но чаше спокойно. Приветливые люди. Журналисты, с которыми мы общались, большие скептики, но терпимы, и, в среднем, хорошо пишут. Не скрою, я не была обделена вниманием мужчин. Одно плохо – сильно тосковала по дому. Может быть, потому, что впервые ездила. Видите, все потянулись покурить. Может, и нам покурить?

– Я не курю. Но вас провожу.

Они вышли из зала и спустились по ступенькам на улицу. Пивневу несколько раз пришлось поддержать спутницу, она всё-таки изрядно выпила. Он и сам чувствовал некоторую нетрезвую расслабленность

На улице горели фонари, и деревья отбрасывали узорчатые тени. Под ногами шуршали сухие листья. Рядом, белея платьем, стояла Зоя. Закурив, она сказала:

– Извините. На свежем воздухе сейчас пройдёт. Я закалённая. Потом ещё приму. Иннокентий Васильевич, очаровать вас мне не удалось. Такое я сразу чувствую. Хотя, признаюсь, была у меня тайная надежда. – Говорила она грустно и спокойно.

Пивнев ничего не ответил. Они помолчали, и она отошла к шумному кружку курильщиков неподалеку.

– Иннокентий Васильевич, – окликнул кто-то из темноты. – Я Соболев, ведущий телекомпании «Сибирь-2». А это – Голицын, журналист. Как вам праздник?

– Нормально, даже хорошо.

– Вы редко показываетесь на людях.

– Мало времени. Но Лешу я знаю с тех времен, когда мы были первокурсниками.

Смеющийся голос позвал из женского кружка: «Соболев, иди же сюда».

– Извините, не могу отказать даме.