Контингент (Книга 2, Шурави)
Шрифт:
Плохо только, что к издерганной Афганистаном и анашой нервной системе вернулись с прежней силой старые страхи к скорпионам, которые он давил в себе.
Снилось Андрею, что бежит к нему навстречу по пустыне легкая, веселая, счастливая Ленка. Добежав, бросается на шею и крепко обнимает. Андрей, задыхаясь от счастья, целует ее в губы, а из губ девушки бьет его в лицо жало скорпионье. Андрей вскрикивает, но не просыпается...
...Среди убитых душманов бродит Андрей, заглядывает в мертвые пыльные лица и вдруг видит в засаленном халате и чалме лежит среди них... Генка. Бросается к нему Андрей, переворачивает
Андрей, крича от страха, просыпался в холодном поту, вскакивал с кровати. Быстро и нервно перетряхивал матрац и одеяло и, немного успокоившись, падал вновь в постель и валялся до утра.
Мальчишки в этой войне навидались всякого. После очередного рейда, понесенных потерь, крови, грязи спокойным ровным сном не спал никто. То и дело кто-нибудь срывался с лязгающей раздолбанными пружинами койки, смотрел безумно в темень палатки, пил огромными глотками из металлической кружки воду, по-волчьи лязгал зубами о край посудины, и валился обратно на свое место, погружаясь в беспокойный муторный сон. Поспать необходимо. Отдохнуть после последнего рейда, да и перед новым, который не за горами, набраться сил надо.
Сережка, которому Андрей доверял свою боль и страхи, слушал, потирал огорченно плохо выбритые щеки, сочувственно кивал, как мог утешал друга. Повертев в руках, со вздохом возвращал единственную фотографию Ленки, с которой она, выпускница школы, смотрела открыто, по-доброму улыбалась детской счастливой улыбкой. Переводил взгляд на Андрея и видел в его глазах лихорадочный блеск, нездоровый румянец на осунувшемся лице. Понимал, что сейчас плохой боец его земеля, и старался быть повнимательнее к нему, особо опекал его на операциях.
Вот и в этом рейде...
Увидев, что неудобно залегшему Андрею самому не перебраться в более защищенное место под пулеметным огнем духов, Сергей выметнулся из своего укрытия, швырнул в короткой перебежке гранату и в прыжке толкнул Андрея в бок. Покатившись, оба залегли в ложбинке под невысоким карагачем. Оба торопливо поменяли магазины автоматов и открыли ответный огонь.
Немного позже, в госпитале, Сергей до конца понял, что же тогда произошло.
У раненного чьим-то выстрелом душмана дернулась подстреленная рука. Ствол автомата описал дугу и, прошивая воздух, очередью отсек от дерева, под которым лежали Андрей и Серега, кусочек корявой ветки. То ли азарт боя взвинтил до предела воспаленные нервы, то ли ночные кошмары сделали свое дело, то ли анаша, обострившая восприятие, но, когда колючий кусочек ветки попал прямо на открытую шею Андрея, он, как отпущенная пружина, взвился в полный рост из укрытия, завертелся на месте, обеими руками стряхивая веточку из-за ворота гимнастерки, визжа нечеловеческим голосом:
– Тварь! Тварь!
На секунду опешили обе воюющие стороны, но только на секунду.
– Ан.., - только и успел вскрикнуть привскочивший
Сергей из этого рейда попал в ташкентский госпиталь с тяжелым ранением ноги, подлечился, комиссовался и прибыл домой.
Только через пару месяцев он решился навестить родителей своего боевого друга.
Приняли его, еще заранее познакомившись по письмам. Накрыли скромный поминальный стол. Спрашивали, слушали, плакали. О службе, об Афгане, о сыне, о его гибели.
За столом, да за разговорами, даже такими горькими, время летит быстро. Увидев, что за окном смеркается, Сергей заторопился.
Разгоряченный водкой, воспоминаниями он вышел из подъезда. Уж было направился домой, но увидел уютную лавочку и решил присесть, покурить. Пристроив костыль, чтобы не упал, неловко вытянув ногу, еще болевшую после ранения, закурил, пустил дым к небу и залюбовался звездами. Красиво! Теплый ветерок, забираясь через распахнутый ворот, приятно холодил грудь. Хорошо! Поглядел на дом, в котором засветились окна. Уютно!
Вот окно квартиры Андрея - оранжевая штора. А на кухне темно, только огонек сигареты вспыхивает. Ясно. Мама Андрея плачет. Отец - военный человек, мужчина, курит на кухне, и тоже плачет. Не хочет, чтобы жена видела, и свет выключил.
Как будто не желая подглядывать за чужим горем, Сергей отвел глаза. Вот свет красивый, золотистый из чьей-то квартиры, а вот... Стоп! Глухо и больно стукнуло сердце.
Чья-то рука выставила на подоконник кухни и включила лампу под зеленым абажуром.
Не отрывая глаз от окна, Сергей зашарил руками, отыскивая костыль. Нашел его, вцепился мертвой хваткой, будто за спасительную соломинку.
Из подъезда вышла старушка, с неудовольствием покосилась на Сергея и стала звать:
– Кис-кис-кис... Барсик! Барсик! Куда ты, проклятый, сбежал? Кис-кис...
Сергей хриплым голосом спросил у старушки:
– Бабушка, скажите. А чье это окно? Кто там живет?
Старушка хотела видно не ответить, но медали на груди паренька произвели впечатление:
– Вишь лампу? Значит, соберутся седни наркоманы да проститутки. А собирает их одна тут... Тварь!
– старушка заторопилась в дом, - Да тебе-то что, сынок. Шел бы ты отсюдова.
Сергей поднялся тяжело со скамейки, размахнулся широко и с силой швырнул костыль в окно с лампой.
С грохотом разлетелось стекло, лопнула упавшая на пол лампа...
Сергей шел, сильно хромая на больную ногу, не оборачиваясь, и шептал:
– Тварь! Тварь!
Глава 15. Излом
Ба-да-да-да... Ба-да-да-дах...
– автомат.
Рвущаяся мощь и тяжесть в руках автомата - армия, солдат.
Бегу, задыхаясь, стреляю - приказ.
Страшно, боюсь погибнуть, но бегу - присяга.
Душманы стреляют в меня, я - в них - интернациональный долг.
Адское пекло, песчинками в кровь растерты все складки тела - Афганистан.
Добежал, разрушил, убил - правительственная награда.
Убили, замучали, растерзали - "груз 200" - "Черный тюльпан".
Вспышка, взрыв, выстрел, осколки, пуля - больно!
Очнулся? Жив? Потерпи, браток!
– санитары.
– Больно!