Контра
Шрифт:
– Вот вам пример. Так заваривать чай, как в Кажганде, нигде не умеют. А что мы будем пить? «Липтон» в пакетиках. Восточных людей не любят, и они хотят забыть, что это такое – быть восточным человеком.
– А воду кипятите в кувшине. Что, на электрочайник не хватает?
Печник промолчал. Андрей с брезгливостью смотрел на блюдо с лепешками. Большие, желтые, они маслянисто поблескивали, и так и казалось, что мелькнет сейчас между ними лаково-черный таракан. Андрей с детства ненавидел всякую нечистоту. Перед едой мыл руки по два или три раза и ежедневно менял полотенца в ванной. В грязи мерещились и зачатки болезней, и зерна распада. Недаром же там, во сне, Граница всегда проходила по болоту… Шрамовник рефлекторно вытащил из кармана белоснежный платок и вытер пальцы.
– Спасибо, я сыт. Письмо принеси, и я пойду.
– Оно там.
Печник кивнул на слабо освещенный прямоугольник двери.
– Там, на столе. Найдете конверт по адресу. Да их и немного, не ошибетесь.
Андрей с облегчением встал. Он уже сделал несколько шагов к двери, когда оттуда послышался деревянный стук и сопение. Спустя пару секунд показалась игрушечная лошадка-каталка. На лошадке сидел мальчик лет трех. Сидел как-то странно, кособоко, напряженно вытянув шею и отталкиваясь от пола правой ногой. Бледное до синюшности, худенькое лицо мальчика искажала гримаса. Левый уголок рта был оттянут вниз, а левый глаз, полузакрытый веком, поблескивал обнаженным белком. Левая рука малыша, ссохшаяся и неживая, бессильно свисала – но правой он решительно вцепился в лошадиную гриву. Андрей испугался, что мальчик сейчас упадет. Непонятно было, каким чудом он удерживается на лошади. Шрамовник наклонился к малышу, но сзади уже набежала Фатима, и, причитая на все том же незнакомом языке, унесла мальчика вместе с лошадкой в комнату.
Андрей обернулся. Печник смотрел бесстрастно.
– Вот так. Камилю нельзя выходить на улицу – закидают камнями. Да и свет он плохо переносит, видите, как у нас все зашторено.
– Он ыырк?
– Он поставлен на учет. Мальчик никому не причиняет вреда.
– Я просто спросил. Я никогда не видел… таких молодых. Думаете…
Андрей и сам не заметил, как перешел на «вы».
– …это из-за Границы?
– Камиля проверяли в институте генетики. Говорят, случайная мутация.
Андрею хотелось сказать, что, скорее всего, Печник зря тешит себя иллюзиями – оборотнями просто так не рождаются. Но он удержался. Димка был лишь чуть старше Камиля. По последним данным, среди посмертных детей ыырков рождалось в четыре раза больше. Племянник Андрея вполне мог бы сейчас прятаться за плотными шторами и кататься на лошадке, отталкиваясь от пола одной ногой. Шрамовнику уже не хотелось идти в комнату за письмом. Охотней всего он покинул бы сейчас этот дом, бегом бы спустился по лестнице, распахнул подъездную дверь и вдохнул наконец жаркого летнего воздуха. Позволил бы солнцу выжечь тьму, накопившуюся снаружи и изнутри. Долго стоял бы посреди двора, а вокруг бы колесили на велосипедах обычные четырехлетки – такие, каким был и сам Андрей четверть века назад.
Печник поднялся из-за стола.
– Подождите здесь. Может, все же выпьете чаю? Я принесу письмо.
И опять пришлось Андрею гадать – случайно ли мусорщик отправил его в комнату, и, если нет – что тот хотел сказать. Шрамовник устало опустился на стул и налил кипятка в чашку. Положил туда пакетик с чаем и долго смотрел, как коричневое облачко расползается, окрашивая воду в болотный цвет. Когда шрамовник поднял глаза, перед ним лежало письмо. На измятом конверте крупным, будто бы детским почерком было написано: «Алене Первозвановой, Кутузовский пр-т, д.26 кв.22». Андрей почерка не узнал. Митька писал не так. Еще с детства Андрей запомнил мелкие, уверенные буквы – все контрольные он списывал со старых Митькиных тетрадей. Наверное, там мало света, подумал Андрей. Солнца там нет наверняка, а вот как с электричеством? Да, и откуда они берут бумагу? Некоторое время шрамовник тупо размышлял об этом, представляя огромные бумажные фабрики под бессолнечным и беззвездным небом. Потом встряхнулся, прогоняя нелепую мысль. Скорее всего, бумагу, как и все другое, приносят им мусорщики. Такие, как Печник.
Андрей сгреб письмо со стола и, скомкав, сунул в карман. Печник покачал головой:
– Ты бы все же передал ей. Ждет ведь.
Шрамовник скривил губы.
– Подождет и перестанет. И не носи их больше. Не носи, понял? А то пожалеешь. Тебя пока обходят с обыском, а могут и заглянуть.
– Не пугай, начальник.
Суетливая повадка мусорщика вернулась, и здоровый глаз его опять хитро сощурился.
– Не пугай, пуганые. Лучше бы о сестре подумал.
– Я о ней и думаю. Молодая ведь баба. Может, без этих писем мужика себе найдет нормального…
– Не тебя ли?
– А?
Андрею показалось, что он ослышался. А Печник уже съежился, отвел глаза.
– Говорю, еще чаю?
Шрамовник побарабанил пальцами по столешнице. Блюдца и чашки зазвенели.
– Нет, спасибо. Сыт.
Печник вышел проводить гостя. Уже в прихожей – за стеной все так же бормотал телевизор, шаркали и сморкались – мусорщик неожиданно вцепился в локоть шрамовнику и забормотал, жалобно сморщившись:
– То, что вы затеяли, большой бедой кончится. Большой бедой. Мне бабка нагадала, мудрая женщина, ышкызын.
Андрей отшатнулся:
– Ты о чем?
Печник некоторое время вглядывался в лицо шрамовнику, помаргивая воспаленным глазом. Потом удивленно сказал:
– А ведь ты не знаешь. Едешь, и не знаешь. Совсем тебя, видно, в управлении вашем не любят, угробить хотят…
– Чего не знаю? – взорвался наконец Андрей.
Печник подумал еще немного и ответил:
– Неважно. Ты вот что. Ты меня с собой возьми.
Андрей стряхнул с локтя цепкую руку и вышел, захлопнув дверь. Но, даже выскочив из подъезда, он все еще чувствовал лопатками внимательный взгляд.3
У Алены был хороший двор. Обычно в этих серых сталинках дворы пыльные, качели пузырятся облезлой краской, а от мусорных баков невыносимо несет тухлятиной и кошками. А в аленином дворе – в бывшем дворе Андрея, и Митьки, и их отца, и деда – в аленином дворе зелено курчавились каштаны, и от вертушек забористо пахло свежей машинной смазкой. В песочнице ковырялись малыши. Компания детишек постарше столпилась у въездной арки. Оттуда доносились крики и визгливая брань. Андрей пригляделся. Мальчишки плотно окружили пьяницу в грязной рванине. Тот пытался пробиться к выходу, но дети не пускали. Кто-то из компании затянул высоким голоском: «Две бомжихи, два бомжа родили вчера ежа, у бомжихи мертвый глаз, бомж козел и пидорас». Остальные тут же подхватили.
– Хорошие дети.
Андрей оглянулся. Спешившая через двор тетка с авоськами остановилась рядом с Андреем.
– Хорошие дети, говорю. Давеча шла от Студенческой, из продуктового – так там детишки оборотня камнями забили. А наши ничего, посмеются и отпустят.
Андрей снова всмотрелся. Он надеялся, что Димки среди этих не было – да нет, и быть не могло, тут собрались пацаны постарше. Из подъезда показалась дворничиха и шуганула мальчишек метлой.
– Ну! Распелись тут!
Пацаны разбежались. Бомж, приволакивая ногу, поспешил убраться.
– Хороший был двор, – процедил сквозь зубы Андрей и пошел ко второму подъезду вслед за теткой с авоськами.
Дома у Алены было бедно и чисто. Даже занавески на окнах, дешевые тюлевые занавески, были отстираны до почти альпийской белизны. Андрей любил этот дом. Он здесь родился. А еще раньше здесь родился его старший брат Митька. Родился, рос, мужал, привел молодую жену. Аленку. Бледная молодая женщина, встретившая Андрея на пороге, была почти не похожа на ту юную, улыбчивую, яркоглазую – но все так же красива.
– Заходи, Андрюша.
Из комнаты набежал Димка, обнял с разбегу и мгновенно вскарабкался на плечи.
– Дядя Андрей!
– Видишь, как бесится, – вздохнула невестка. – Я его дома держу. Ухитрился простудиться в такую жару, представляешь? Он уже от скуки на ушах ходит.
– Ну вот. А я ему принес по погоде.
Андрей порылся в кармане и вытащил небольшой водяной пистолет. Димка скатился на пол и заныл:
– Ну, дядя Андрей, ну, пожалуйста, ну я чуть-чуть и только горячей водой, честно, да я уже почти здоров.
Алена улыбнулась. Последние пять лет Андрей нечасто видел эту улыбку. Димка, воспользовавшись замешательством, выхватил пистолет и умчался в ванную. Тут же загудел кран.
– Воет он у вас. Надо бы прокладку поменять, – механически заметил Андрей.
– Только не заводись сейчас. Потом поменяешь. Идем на кухню, я чайник поставлю.
– Спасибо, я уже на сегодня напился чаю.
– С кем это ты чаи гонял?
Улыбка Алены стала почти игривой. Андрей хмыкнул:
– Тебе бы там не понравилось.
– Ну просто так посиди. Я из-за Димки отгул взяла, даже и поговорить не с кем. А хочешь, я тебе его художества покажу? Представляешь, всю стену над плитой изрисовал, я даже и глазом моргнуть не успела. Теперь не знаю, чем отмывать.
Андрей шел за Аленой по коридору, и, кажется, в миллионный раз обещал себе не приходить сюда, просто переводить деньги на счет и подарки Димке отправлять по почте. Обещал, но, глядя на узкую полоску загара над воротничком халата, знал, что нарушит это обещание.
От чая все же отвертеться не удалось. Аленка заваривала его по старинке: сначала обдала чайничек крутым кипятком, затем бросила туда ложку крупных коричневых листьев и плотно закрыла крышкой. Засекла ровно пять минут по большим настенным часам. Кукушку из этих часов выковырял Митька, когда Андрея еще на свете не было. Маленький Андрей обижался на брата – так хотелось посмотреть, как выскакивает из дверцы деревянная птица. Ему даже снилась эта кукушка. Над плитой – новенькой, Андрей купил пару месяцев назад вместо старой развалины – кафельную плитку украшал рисунок. Похоже, у Димки под рукой оказались только зеленый и красный фломастеры, но уж ими он постарался вволю. На зеленую танковую колонну пикировал с кафельного неба красный бомбардировщик, и танки задирали все выше и выше кривоватые пушечные стволы. В зеленоватых облачках разрывов второй бомбардировщик зарывался носом и падал за красную гору.
Сквозь занавески било белое солнце. Алена разлила чай. Андрею, как всегда, в его старую кружку с щербинкой на ручке. Выставила на стол сахар, конфеты, из холодильника вытащила остатки кремового торта. Размешала сахар в своей чашке и спросила:
– Ты опять уезжаешь?
– С чего это ты так решила?
– А ты всегда заходишь перед командировками. Куда теперь?
Андрей пожал плечами.
– Куда пошлют.
Он положил на стол несколько стодолларовых купюр.
– Димке на день рождения купи что-нибудь. Ботинки у парня уже на ногах разваливаются.