Контракт на молчание

Гейл Александра

Внезапно босс приходит в движение, заставляя меня вздрогнуть, срывает телефонную трубку и по памяти набирает телефонный номер.

— Привет, Сержио, это Эперхарт, — говорит он. — Тебе на пару со мной Кайед голову морочит?

Из динамика раздается неразличимое бормотание. А у меня отвисает челюсть от такой прямолинейности. И того, что босс только что позвонил кому-то из своих конкурентов в без малого восемь утра.

— Значит, так. Если до конца недели не определится, то мы поднимаем ему цену на десять процентов. Советую сделать то же самое. Если нет, то мы в пролете,

а вы подмазали одну вконец обнаглевшую арабскую задницу.

Теперь слышится смех и, кажется, обещание последовать примеру. Я не могу вовремя подавить улыбку, и Эперхарт бросает на меня не слишком дружелюбный взгляд.

— Вот и проверим, насколько добрые мы с тобой друзья. Давай, на конференции увидимся.

Эперхарт кладет трубку, а затем поднимает на меня глаза и барабанит пальцами по столешнице. Я молчу, не зная, что сказать или сделать. Он только что играючи расправился со списком при том, что я убила на него без малого неделю. Конечно, я не могу действовать с конкурентами так свободно, как Эперхарт, но у меня не вышло даже определить нашего конкурента! Или я слишком многого не знаю?

— А вы не ответили на мое письмо, Хадсон. Или вас тут принято называть иначе? Валери?

Эперхарт откидывается на спинку кресла, скользнув по мне оценивающим взглядом, скрещивает руки на груди. Он не мог не заметить, что я всю неделю рассекала по офису в набившем оскомину бесполом брючном костюме, но к нему в кабинет явилась в платье-футляре. Оно приличное, но оно платье. И по фигуре. Я ненавижу свое решение постирать костюм в четверг. Ну что мешало отложить всего на один день и перестраховаться?

— Хадсон подойдет, — говорю я, но вспоминаю о том, что ответы он любит четкие и однозначные, и поправляюсь: — Но другие зовут меня Валери.

— То есть только мне нельзя? С субординацией у вас еще хуже, чем с ориентированием и пунктуальностью.

— Возможно, вы правы. И мне очень жаль, если я таким образом вас оскорбила. Но называть меня Валери правда не стоит. Как-то это… по-домашнему, не настраивает на рабочий лад. И вы ни на кого из моих домочадцев не похожи.

Мне самой страшно от того, что я несу. Но — о ужас! — в присутствии этого человека у меня будто бы отключается логическое мышление! Итак, согласно оценкам всяких британских и не только ученых, мы откровенно глупеем в обществе людей, нам симпатичных. Пора признать очевидное: каким-то совершенно непостижимым образом Эперхарт мне понравился. И это ничего не значит. Все нормально. Просто гормоны. Это тоже говорят ученые.

— И много у вас этих самых домочадцев? — уточняет зачем-то Эперхарт.

Тут случается секундная заминка, потому что их у меня и правда как-то очень уж негусто.

— Теперь только мой жених.

— Итак, на вашего жениха я не похож. Бог мой, с вами самым невинным образом до такого договоришься, что остается только диву даваться.

Мне приходится облизнуть пересохшие губы и попытаться вернуть разговор в деловое русло. В смысле попытаться оправдаться.

— Боуи сказал, что вы целиком и полностью заняты Гонконгом. И вы не изъявили желания взглянуть на список в начале недели, поэтому я не стала настаивать.

— Хадсон! — Не Валери, ну и отлично. Мне не помешает дистанция. — Я рад, что Боуи для вас нерушимый авторитет, — тянет он ядовито. — Но в таком случае мне непонятно, почему на работу принимал вас я. Или это вы мне нервы таким образом бережете? О, тогда я искренне тронут. Но, право, не стоит, я отлично с ними справляюсь собственными силами.

— И да, отвечая на ваш вопрос, я берегу ваши нервы, — отвечаю я в тон Эперхарту, и уголки его губ неожиданно дергаются вверх, будто он пытается скрыть улыбку. — А теперь можно немного конкретнее, сэр?

— Про мои нервы?

— Не совсем. Про то, как именно мне нужно было действовать в данной ситуации.

— Значит, все-таки про нервы, — тянет он, скалясь в подобии улыбки. — Вы посредник. Это ваша обязанность. Тормошить Кайеда, тормошить меня, тормошить всех, кто участвует в проекте. Вы здесь не для того, чтобы вас все любили: вы здесь, чтобы быть назойливой! Это понятно? Ласковое обхаживание здесь неуместно! А впрочем, — задумчиво стучит он пальцами по столу. — Пожалуй, вас следует проучить. Будете каждый день приходить ко мне с отчетами о выполненной работе в пятнадцать минут седьмого, пока не научитесь.

— Я назойливо присяду, если позволите.

Он делает приглашающий жест рукой, и я почти падаю в кресло напротив начальственного стола, весьма удивленная тем, как один простой разговор может вымотать. По-моему, своими уточняющими вопросами Эперхарт попросту надо мной издевается.

— Простите, но этот трюк вы проделываете со всеми личными помощниками?

Он раздраженно цокает языком, поднимается и наклоняется ко мне.

— Нет, само собой. Вы особенная. Это хотели услышать? — Он говорит это таким тоном, что при его магическом голосе, к которому я, думала, привыкла, это звучит просто преступно. Внутри меня появляется какая-то странная, напряженная пустота.

— Конечно, но не от вас, — выпаливаю я, инстинктивно защищаясь. И, конечно же, нарываюсь на понимающую усмешку.

— Но вы действительно особенная, — продолжает он тем же хриплым голосом, от которого у меня внутри все звенит. — Потому что отвечаете за потенциальный контракт стоимостью два миллиона долларов! — заканчивает он уже с ледяными нотками в голосе.

Я обзываю себя круглой дурой и с трудом возвращаю мысли в нужное русло. Каждый день. Я каждый день буду задерживаться после работы для встречи с Эперхартом и терпеть его намеки, которые ну никак не могут быть случайностью. Ну почему я так охотно ведусь на его провокации?

И вообще, два миллиона долларов?! Неудивительно, что Эперхарт впрягся в это дело лично! Он так и будет меня курировать до самого конца, готовый пожертвовать и Гонконгом, и чем посущественнее!

— Так, теперь что сказал эксперт Кайеда. Я читал письмо, но уже смутно помню содержание.

К счастью, хоть тут я не лажаю: в деталях пересказываю содержание недлинной и нехитрой переписки. Когда дохожу до новости о том, что система еще не готова (не съюстирована, что бы это ни значило), Эперхарт раздраженно цокает языком, фактически доказывая правоту Элейн.