Контракт Паганини
Шрифт:
Бьёрн помог ей пробраться сквозь ветки. Пенелопа не чувствовала ног и так замерзла, что вся тряслась. Они бежали все глубже в лес и остановились только тогда, когда море скрылось из виду. Опустились на мох и кусты черники, обнялись и сидели так, пока не восстановилось дыхание.
— У нас ничего не выйдет, — заплакала Пенелопа.
— Мы поможем друг другу.
— Я замерзла, нужно достать сухую одежду. — Пенелопа, стуча зубами, прижалась к Бьёрну.
Наконец они поднялись. Пенелопа оперлась на Бьёрна, и оба на негнущихся ногах пошли через лес. Промокшие кроссовки Бьёрна хлюпали при каждом шаге. Голые ступни Пенелопы светились белым на земле. Холодные
Пенелопа подняла глаза и увидела дом. Почти полностью скрытый кустами сирени маленький красный домик с красивой верандой, выходящей к морю. Шторы во всех окнах были опущены, в беседке висел гамак без подушек. Лужайка заросла травой, надломленные ветви старой яблони нависали над дорожкой, выложенной светло-серой плиткой.
— Дома никого нет, — прошептала Пенелопа.
Они подкрались поближе, готовые услышать собачий лай или сердитый окрик. Заглянули в щель между шторами, пошли дальше и осторожно толкнули входную дверь. Дверь оказалась запертой, и Пенелопа заозиралась.
— Нам надо войти, отдохнуть, — сказал Бьёрн. — Придется разбить окно.
Возле стены стоял глиняный горшок, в котором рос кустик с мелкими бледно-зелеными листочками. Нагнувшись, чтобы вытащить из горшка камень, Пенелопа ощутила сладкий аромат лаванды. «Камень» оказался пластмассовым, внизу была крышка. Пенелопа открыла ее, вытащила ключ и положила «камень» назад, в горшок.
Они отперли дверь и вошли в прихожую с сосновым полом. Пенелопа чувствовала, как у нее дрожат ноги, вот-вот подогнутся. Она нашарила опору. Стены были оклеены обоями с крупным бархатистым рисунком. Пенелопа устала и проголодалась; дом казался ей сказочным, как пряничный домик. По всей прихожей висели застекленные фотографии с подписями — автографы и добрые пожелания, написанные золотистым гелем или черной тушью. На Бьёрна и Пенелопу смотрели знакомые лица телеведущих: Сиверт Эхольм, Бенгт Бедруп, Кьелль Лённо, Арне Хегерфорс, Магнус Херенстам, Малена Иварссон, Якоб Далин.
Бьёрн и Пенелопа, тревожно озираясь, миновали прихожую, гостиную и оказались в кухне.
— Лучше тут не задерживаться, — прошептала Пенелопа.
Бьёрн подошел к холодильнику и открыл дверцу. На полках оказалось полно еды. Значит, они ошиблись, думая, что хозяева покинули дом. Бьёрн вытащил сыр, полбатона салями и пакет молока. Пенелопа нашла в буфете длинный батон и пачку кукурузных хлопьев. Беглецы торопливо порвали хлеб руками, поделили сыр и принялись запихивать в рот огромные куски, с трудом пережевывая хлеб. Бьёрн большими глотками пил молоко из пакета, оно текло у него по подбородку и шее. Пенелопа грызла салями и хлопья, потом тоже отхлебнула молока, поперхнулась, закашлялась и снова стала пить. Они испуганно улыбались друг другу, то и дело поглядывали в окно и снова ели. Немного погодя беглецы успокоились.
— Сначала найдем одежду, — предложила Пенелопа.
Бродя по дому в поисках одежды, они испытали странно-щекочущее чувство — как будто согрелись от еды. Телу стало легче двигаться, сердце сильно билось, ныл живот, кровь быстрее бежала по жилам.
В просторной спальне со стеклянными дверями, выходящими на беседку в сиреневых кустах, обнаружился гардероб с зеркальными дверцами.
— Это еще что?
Шкаф оказался набит поразительной одеждой. Золотые пиджаки, черные корсеты, расшитые блестками, желтый смокинг и пышный меховой жакет до пояса. Пенелопа с удивлением рылась в грудах плавок-стрингов — прозрачных, в тигриную полоску, в камуфляжных пятнах; попадались даже вязанные крючком мужские трусы.
Она открыла вторую дверцу. Нашла одежду попроще — свитера, пиджаки, брюки, быстро выбрала подходящее. Поколебавшись, стащила с себя насквозь мокрые штаны, трусики, тесную куртку и грязный лифчик.
И вдруг увидела себя в зеркале. Разноцветные синяки по всему телу, волосы свисают черными прядями, на лице ссадины, на лодыжках царапины и синяки; из раны над коленом все еще течет кровь, бедра расцарапаны после падения с обрыва.
Пенелопа натянула на себя какие-то мятые брюки, футболку с надписью «Ешьте больше каши» и вязаный свитер. Свитер оказался ей велик и доставал до колен. Стало еще теплее, телу захотелось расслабиться. Пенелопа вдруг заплакала, но быстро успокоилась, вытерла слезы и пошла в прихожую, чтобы найти обувь. Отыскала синие резиновые сапоги и вернулась в спальню. Там Бьёрн натягивал на мокрые грязные ноги сиреневые бархатные штаны. Израненные, все в земле ступни выглядели чудовищно; там, где Бьёрн ходил, на полу оставались кровавые следы. Бьёрн нашел себе синюю футболку и узкий синий кожаный пиджак с широкими лацканами.
Пенелопа вдруг снова заплакала, слезы лились ручьем, выплескивались из нее — она слишком устала, у нее не хватало сил удерживать плач. В этих слезах был весь ужас панического бегства.
— Что же это такое? — стонала она.
— Не знаю…
— Мы не видели его лица. Что ему нужно? Ну что?! Ничего не понимаю. Почему он за нами гонится? Почему он хочет убить нас?
Она вытерла слезы рукавом и продолжала:
— Я думаю… мне кажется… а вдруг Виола сделала какую-нибудь глупость? Потому что, знаешь, ее парень, Сергей, ну, с которым она порвала… вдруг он бандит. Я знаю, что он работал охранником.
— Пенни…
— Я хотела сказать — Виола, она такая… может, она сделала что-то, чего не следовало делать.
— Нет, — прошептал Бьёрн.
— Почему «нет», мы же ничего не знаем. Не надо меня утешать.
— Я должен…
— Он… человек, который преследует нас… может, он просто хочет нам что-то сказать. Я знаю, что это не так, я просто подумала… я уже не знаю, что думать.
— Пенни, — серьезно сказал Бьёрн. — Это я во всем виноват.
Он посмотрел на Пенелопу. Вокруг его глаз лежали темные круги, на бледных щеках проступили красные пятна.
— Что? Что ты такое говоришь?.. — тихо спросила она.
Бьёрн тяжело сглотнул и продолжил:
— Пенни, я сделал кое-что такое, что оказалось глупой и страшной ошибкой.
— Что ты сделал?
— Фотография. Все это — из-за фотографии.
— Какая фотография? Та, с Пальмкруной и Рафаэлем Гуиди?
— Да. Я написал Пальмкруне. Рассказал про снимок, сказал, что хочу денег, но…
— О боже, — вдруг прошептала Пенелопа.
Она попятилась, уставясь на Бьёрна, и перевернула столик, на котором стояли стакан с водой и радиочасы.
— Пенни…
— Молчи, — громко перебила она. — Я вообще не понимаю, о чем ты. О чем ты, черт тебя подери, говоришь?! Как ты… как… Ты что, свихнулся? Ты требовал денег у Пальмкруны? Ты воспользовался…
— Ну послушай же! Я знаю, что виноват, знаю. Он получил снимок, я отправил ему фотографию.