Контрольная диверсия
Шрифт:
Выпивка всё-таки сказалась: его вывернуло прямо у подъезда, и с минуту он тихо, как последний лепесток, покачивался, обхватив дерево, виня запах тлена из парка и собственную неразборчивость. За этим приятным занятием его и осенило: если Орлов тайно встречался с Самохваловой, то получается, он предатель? Кому выгодно устранить Пророка из-за юбки? Тошнота отступила, и Цветаев стал соображать: а ничего, что Гектор месяц был в плену? Маскировался! А зубы? Зубы выбил специально, чтобы не заподозрили. А худоба? Согласуется с модой. Ха! — удивился он своим выводам. Так или иначе, но надо
Он помчался на явку, даже не подумав, что там может быть Пророк, и опомнился только на Дружбе народов да и то на посту бандерлогов; на это раз не помог ни автомат, ни свастика на рукаве, ни зычный голос, от которого цепенели иные враги.
— Завертай назад! — крикнули ему, даже не посмотрев на документы и неназойливо поворачивали в его сторону стволы автоматов.
— А що сталося?
— Повертай, повертай, і не запитуй!
Цветаева заподозрил что-то неладное: между деревьями мелькали вооруженные бандерлоги в чёрном с оружием. Учения, что ли? Отъехал к «Киев-сити» и позвонил. Гектор Орлов тут же ответил, словно только и ждал его:
— Вариант три.
И больше ничего, ни слова ни полслова.
— Хорошо, — сообразил Цветаев и отключился.
«Вариант три» — означало перемену явки. С души отлегло. На Лесе Украинке постов не было, но зато в проулках стояли всё те же бандерлоги в чёрном, а на пересечении с Щорса — бронетранспортёры под фашистскими знамёнами. Неужели в нашу честь? — удивился Цветаев и едва не перекрестился.
Однако чем ближе к центру, тем было спокойнее, а на площади Толстого, вообще текла мирная, обывательская жизнь с голубями и сопливой детворой. Банды лысых юнцов наливались пиво, плюя на общественный порядок, старушки терпеливо ждали, когда освободятся бутылки, а воробьи были настолько сыты, что брезговали крошками и семечками на тротуаре, предпочитая овес и просо. Совсем, как у нас до войны, сентиментально умилился Цветаев, и тоска сжала его сердце. Вспомнилось ему, как они ещё не женатые целовались в парке, не было для него роднее воспоминаний.
— Куда ты пропал? — Гектор Орлов встретил его на подземной стоянке и, не выслушав ответа, сообщил паясничая: — А мы сюда перебрались.
Вообще, был он весь воздушно-беспечный до безобразия, казахскую бороденку сбрил, ставил лишь усы.
— А губа не лопнет? — спросил Цветаев, озираясь, как на биеннале современного искусства.
Такие парковки он видел только разве что в кино. Это был элитный район, баснословно дорогой и чванливый. Откуда у Пророка деньги? Но вовремя сообразил, что это та, последняя явка, которая должна была пригодиться на чёрный день. Похоже, он наступил.
— Конспирация, — с иронией в голосе просветил его Гектор Орлов и многозначительно кивнул на охранника с оселедцем на голове, который через окно разглядывал Цветаева с явным подозрением. На его рукаве красовались «вилы», вокруг которых было написано: «С нами Бог!» Гектор Орлов помахал охраннику рукой. Охранник презрительно отвернулся, ещё бы: ведь человек, который ему махал, был абсолютно лыс, беззуб и со зверским шрамом на скуле.
— Людей не пугай, — посоветовал Цветаев и подумал, что Орлов перехватил его здесь специально, чтобы он не встретился с Пророком, и был недалёк от истины. К слову сказать, Орлов поправился, даже
— Пойдём-ка в бар, — с шиком предложил Гектор Орлов и радостно подмигнул. — Я плачу!
Его прямо-таки распирало от свобода, которая явно пошла ему на пользу. Казалось, он хочет сказать: «Что же мне теперь из-за зубов жизни лишаться?!»
— Пойдём, — согласился Цветаев, хотя после вчерашнего застолья с полногрудой Зинаидой добавлять ему вовсе не хотелось.
Пока они продвигались к своей цели, Гектор Орлов плотоядным взором пожирал каждую девицу и даже кое-кого комментировал на ходу: «Тоща»; или: «Годится»; на большее у него из-за гормонов фантазии не хватало, надо было действовать, а в условиях конспирации действовать было нельзя.
Бар «Троещина» был тут же, за углом платинового банка, элитный и дорогой, как и положено, с драпировкой на стенах, многозначительный и важный, как английский клуб. Гектор Орлов заказал полутёмного «донбасского», а Цветаев — кофе, ибо от витающего в баре запах алкоголя желудок грозился извергнуть всё, что в нём ещё осталось.
Кроме здоровяка с квадратной челюстью убийцы и огромным жировиком на лбу, в зале больше никого не было.
— Я знаю, ты у меня что-то хочешь спросить, — сказал Гектор Орлов, подпрыгивая на стуле от нетерпения.
Он заказал сразу десять бокалов, плотоядно, как на девиц, посмотрел на них, и содержимое первого тут же отправил себе в желудок.
Слышно было, как пиво журчит, словно в водопроводной трубе. Здоровяк в углу почему-то криво ухмыльнулся, и Цветаев решил, что они с Орловым знакомы.
— Не части, захлебнёшься, — предупредил он.
— Понимаешь, никак не могу напиться, — легкомысленно признался Орлов, вытирая усы. — Я когда в плену был, то только и мечтал, что каждый день буду выпивать по ведру пива именно и конкретно этой марки.
— Ведро, — со знанием дела поддакнул Цветаев, — это мало.
Он старался не глядеть на Гектора с левой стороны, потому что шрам чрезвычайно старил его, слева Гектор Орлов выглядел лет на шестьдесят, а справа — как и положено, не больше, чем на тридцать.
— Никто не хотел умирать, — пробормотал в пену Гектор Орлов, поглощая очередной бокал и с вожделением косясь на следующий. — Пророк дюже тобой интересовался.
— Что?..
Цветаеву послышался очень короткий смешок. Такой короткий, что короче не бывает. Непонятно было, кто его издал: то ли здоровяк в углу, то ли Гектор.
— Пророк тобой интересовался, — повторил он, — но я тебя не сдал!
И Цветаев вдруг понял, что Гектор Орлов не хотел заводить разговор при нём, ибо Антон Кубинский мог сопоставить кое-какие факты о кое-каких обстоятельствах, которые были явно не в пользу Орлова. И это подтвердило его догадку, что Орлов в чём-то замешан, но не хочет признаваться. Заставим, твёрдо решил он.
— Старик, — сказал он как можно драматичнее, — дело серьёзное: ты встречался с Самохваловой?
Орлов поперхнулся и долго кашлял, старательно пряча глаза. А когда откашлялся, то уточнил, по-прежнему не глядя на Цветаева: