Контрольная диверсия
Шрифт:
— А ты только сейчас понял?! — спросила она с издевкой, словно один Цветаев был виноват в смерти Жаглина, но не сознавался.
Он погрозил ей пальцем:
— Не поймаешь. Я не по этой части. Я товарищ! — И вспомнил вдруг о Лёхе Бирсане. Да так вспомнил, что на минуту, не меньше, проглотил язык. Что-то тяжелое и вечное стояло перед ним. Он не понимал, что именно, просто молча созерцал, ожидая любого подвоха, но он так и не случился; не далась ему в этот день вечность, не стал он мудрее, а только подошёл к её черте и тут же забыл, как забывают о нелепице, которую невозможно постичь.
—
И в её голосе прозвучали те девичьи нотки, которые, наверное, нравились Жаглину в момент близости с ней.
— Упьёшься с вами, — ответил он сварливо, всё ещё ощущая неизбывное, как вкус горечи на губах. — Давай выпьем ещё за одного друга! — решился он.
— Тоже погиб? — доверительно шмыгнула она носом.
И снова её материнский голос заставил его отвлечься, и он едва не потерял нить разговора. Чёрт, женщины! — подумал он. Сколько ты встретишь их в жизни?
— Не спрашивай, ничего не спрашивай, — сказал он невпопад, чувствуя, что прощается с чем-то, с чем прощаться ни в коем случае нельзя было, а оно всё дальше и дальше уходит от него, причиняя боль. Прошлое — как эхо в горах, откликается, но недоступно.
— Нет, так нет, — она не обиделась вовсе. — Только что-то друзей у тебя часто убивают.
— И я о том же, — с этой самой болью в груди произнёс он и подумал о Пророке и Гекторе Орлове, уж они казались такими друзьями, водой не разольёшь, а один другого водит за нос. Не в этом ли всё дело? Неужели Ирка виновата? Запуталась, а я разгадывай.
Но водку выпил и понял, что потерял меру. Всё вдруг стало простым и понятным. Например, Саша Жаглин, влюбился, женился и молчал, чёрт косолапый. Обзавидуешься до смерти. Гектор Орлов врал как сивый мерин. А Пророк бесился на пустом месте. Ирочка Самохвалова — дура беспросветная. Лёха Бирсан — убийца и насильник. И я вместе с ними. Замечательная компания!
Зинаида призывно смеялась, в окно заглядывала полная луна, и момент, когда надо было остановиться, он пропустил, а очнулся от утреннего света и от того, что рука под головой затекла. Пошевелился и понял, что лежит в постели под смятой простынёй абсолютно голый, а со стороны кухни, между прочим, раздаются странные звуки. Больше всего его ужаснула мысль, что он потерял контроль над ситуацией, а когда его взгляд упал на аккуратно сложенные вещи, которые прижимал его пистолет в кобуре, и на трусы, словно в насмешку, повешенные на спинку стула, то вскочил, словно ошпаренный, прикрылся подушкой и с пистолетом в руке подался на кухню, откуда аппетитно пахло жареной картошкой и малосольными огурцами, и где Зинка в бигуди колдовала над плитой.
— Ну что, котик, проснулся? — обернулась она, придерживая уже знакомым движением шикарную грудь.
Цветаев спрятал пистолет за спину.
— Привет… — сказал он. — А что вчера было?
Шрам на груди просто таки зверски зачесался от досады.
— Вот таким ты мне больше нравишься, — засмеялась она, оглядывая его с головы до ног и задерживая взгляд на подушке.
Но он не дал ей разгуляться.
— Что вчера было? — напомнил вопрос.
— А что было? — Зинаида смешно вытаращила серые глаза.
— Что? Говори! — потребовал он.
К слову сказать, она успела накраситься, подвести губки и наложить тени, и в таком виде выглядела даже совсем нечего. Вчерашний зачуханный халатик сменила на шикарный бордовый с кружевами, закрывающими, между прочим, то, чего так старательно придерживала.
— Ничего не было, — сжалилась она над ним, — пьяная я была.
— Фу, — выдохнул он и предпочёл не спрашивать насчёт постели и трусов, а пятясь отступил в комнату и начал одеваться. В тот момент, когда на пол посыпалась мелочь из карманов, когда взгляд устремился следом и наткнулся на что-то чрезвычайно знакомое, Цветаев непроизвольно охнул и прочитал на газетном поле, потряс головой и ещё раз прочитал: «Бирсан Лёх…», и номер телефона. От удивления он так и оставил мелочь на полу.
— Откуда у тебя этот телефон? — сунулся на кухню с газетой в руках.
— Оттуда, — ответила Зинка, кокетливо выпутывая бигуди из волос. — А попка у тебя ничего!
— Я спрашиваю, откуда? — спросил он, чувствуя, что краснеет.
— Ты что ревнуешь, котик?!
Она задрала свой тяжёлый подбородок в потолок, демонстрируя свежий засос на шее. Таких подробностей Цветаев не помнил, его невольно передёрнуло, как кота, ступившего в лужу.
— Я тебе не котик! Говори, откуда! — спросил он, не обращая внимания на её материнские нотки, которые совсем недавно его страшно волновали.
— Ну ладно, ладно, — перестала она кривляться. Глаза сделались злыми, бигуди рассыпались по полу. — Знакомый дал!
— Какой?!
Он набрался терпения, зная по опыту, что дело того стоит.
— Клиент…
— Врёшь! — подался он вперёд на шаг. — Говори!
Не мог Лёха Бирсан позариться на Зинку. У Бирсана такие женщины были, к которым не подступишься абы как. Да и женат он был на писаной красавице итальянского типа, с огромными миндалевидными глазами. Разъезжали они на красном «феррари», обитом натуральной кожей, с откидным верхом. Впрочем, люди меняются, подумал Цветаев. Где та машина? И где та жена с итальянскими глазами? Хотя очень может быть, что его на простушек потянуло. Стервы порой надоедают.
— Ладно… — сказала она неохотно, — всё, но между нами. Ходили мы туда с Жаглиным… — и покраснела, и даже театрально схватилась за виски, опустив глаза.
— Куда? — удивился он её реакции.
— К этому мужику… — ответила она неловко.
— Зачем? — потерял он суть разговора…
Покраснела сильнее:
— На групповуху…
— На что?! — нахмурился он с ещё большим удивлением.
— Групповуху. Ой, мамочки! — Вовсе пошла красными пятнами. — Лично мне не понравилось, — повела мягким плечиком. — Жаглин был без ума. Хотел ещё пойти, но мы на этой почве поругались.
— И у тебя появился «чвашник»?
— Да… — ответила она, глядя в потолок и кусая губы.
Трудно было понять, раскаивается она или нет.
— А потом?..
— Потом… Да, да, да… Сашка пошёл и ради меня совершил на Бессарабске подвиг!
— Ляха бляха! — только и выругался Цветаев, испытав сильнейшее раскаяние.
Мог бы и сам догадаться! Он ошарашенно посмотрел на Зинаиду. Вот что сподвигло Жаглина! Так просто. А я его, скотина, подозревал чёрти в чём.
— Прости меня…