Контрудар (Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
— Убедил меня, старина, — добродушно рассмеялся Сорокин. — Значит, за клуб, давай за ваш клуб.
Колбаса, нарезанная хозяйкой, осталась почти нетронутой. Зато пошли в ход заяц, шпигованный чесноком, жирный гусь, наполненный печеными яблоками, золотистый мед в сотах.
Жанна Петровна быстро насытилась, откушав всего понемножку. Зато Сергей Савельевич работал не покладая рук. Его тучное тело требовало своего… Врачи прописали ему воздержание, но он говорил: «Жить осталось мало, надо напоследок сознательно поесть».
Елизар Иванович радовался
Жанна Петровна ушла из дому первой. Больница, где она работала старшей сестрой, находилась далеко, за Калужской заставой. Сергей Савельевич с гостем покинули дом вместе.
В свое проектное бюро Сорокину надо было добираться троллейбусом. А Елизару Ивановичу хотелось до открытия магазинов осмотреть станции новой — кольцевой — линии метро.
Прощаясь, Сорокин неоднократно повторял:
— Смотри ж, приходи, будем ждать. Только того, старина, постарайся не позже девяти. Мы ложимся в половине десятого.
— Совсем не по-столичному, — заметил гость. — Мы нынче и то позже засиживаемся. Особливо как провели в Лукаши свет.
— Видишь ли, Елизар Иванович, — звучно рассмеялся Сорокин, — жить осталось мало и надо хоть сейчас сознательно поспать.
— Смотри, Сергей Савельевич, а то заночую у своего кума, то есть в Измайлово.
— А ни в какую, старина. Обижусь! Пойми: мой дом — твой дом.
Елизар Иванович все покупки отвез к куму. Там, в бревенчатой сторожке, Елизар Иванович чувствовал себя как дома. Он считал неудобным загромождать тесную комнату Сергея Савельевича своим объемистым грузом. Ровно в семь старик появился в Мансуровском переулке в квартире Сорокиных.
Пока хозяйка управлялась на кухне, мужчины, закурив, наслаждались приятным отдыхом на тахте. Шныряя по магазинам, Елизар Иванович за день измотался. Нелегко пришлось нынче и Сорокину после противопоказанного плотного завтрака. Он дышал часто и тяжело.
Жанна Петровна подала на стол чайник, посуду, извинилась и ушла к себе. Включила ночник, легла, но еще долго из-за ширмы слышалось чирканье зажигаемых спичек.
У Сорокина беседа с гостем затянулась допоздна. Оба с волнением вспоминали тяжелую пору первого года войны.
В 1941 году Сергей Савельевич — рядовой одного из московских ополченских полков — попал в окружение. Раненный в руку, он долго бродил в незнакомом лесу, питаясь грибами и дикими ягодами. На исходе третьих суток, недалеко от Лукашей, он встретил старика, который и приютил его у себя.
У самого Елизара Ивановича — колхозного плотника — два сына и внук в начале войны ушли под Смоленск. Старик и его жена Домна Даниловна всей душой привязались к Сорокину. Кормили его, оберегали.
Однажды плотник вернулся домой взволнованный. Упорно допытывался у Сергея Савельевича, где и кем он служил. Не хотел верить, что Сорокин простой солдат ополчения. Оказывается, гитлеровцы и их прислужники затревожились. Болтали, что где-то прячется советский генерал Сорокин. Описания генерала совпадали с внешностью Сергея
Сорокин заверял, что он не тот, кого ищут. «Я такой же генерал, как ты, Елизар Иванович, Карл Маркс», — говорил он. Но хозяин не очень-то верил ему. Сорокин изъявил готовность немедленно уйти в лес, а колхозный плотник и слышать об этом не хотел. «Что случится с вами, — называя уже ополченца на «вы», сказал он, — и до последней минуты, то есть, совесть моя будет взъерошенная».
Назавтра выдалась темная, беззвездная ночь с мелким назойливым дождиком. Старик повел Сорокина логом, сквозь густой ракитник, в соседнее село Пронино и сдал Агнии Ксаверьевне — заведующей участковой больницей.
На пятые сутки, ночью, Агния Ксаверьевна вызвала к себе нового пациента, дала ему документы, записку к врачу в райцентр и мешочек с харчами. Оставаться в больнице было небезопасно: к Сорокину из соседней палаты зачастил выздоравливающий полицай.
На полдороге Сергей Савельевич заметил вдали силуэты вооруженных людей. Он вернулся. В Пронине не умолкал надрывный лай собак. Слышались выкрики на чужом языке. Время от времени зловеще гремели одиночные выстрелы. Не умолкал треск автоматных очередей.
Сорокин свернул на Лукаши. Тишина придавила село. Он добрался до избы Елизара Ивановича, но не решился тревожить хозяев. Надо было опасаться и засады. Стараясь не шуметь, пробрался в хлев. Залез с трудом в ясли. Перекусил добрыми дарами Агнии Ксаверьевны. Аппетит и в такие минуты не изменял ему. Сорокин укрылся сеном и крепко уснул.
Когда Елизар Иванович пришел на заре в хлев управляться со скотиной, Сергей Савельевич высунул голову из своего убежища. Старик колхозник, сам не из трусливого десятка, увидя его, сробел. Бледный, с насупленными бровями, он рассказал, что дважды приходили гитлеровцы и полицаи, перерыли все подворье.
— Ничего, то есть, вернее, никого не нашли и со злости повытаскали начисто все добро. Где какая ветхая шубная варежка была, и ту уволокли поганые. А нынче сами ходим что Алеша — божий человек: семьдесят семь лат, еще бы латать, да не за что хватать. А этой ночью, говорят, перетрясли участковую больницу. Агнию Ксаверьевну погнали в район, в комендатуру.
Мнимый генерал три недели оставался в хлеве. Медленно тянулись томительные дни. Несколько раз Сорокин, изнемогая от мучительного затворничества, порывался уйти, но Елизар Иванович всячески противился этому. Каждый новый день приносил какую-нибудь жуткую весть. И самым потрясающим было сообщение о гибели Агнии Ксаверьевны. Гитлеровцы повесили ее.