Конунг. Человек с далеких островов
Шрифт:
Вы понимаете, что это был просто грабеж? Святая Суннева пребывала здесь, здесь жила, здесь умерла, здесь боролась с грехом и грешниками и предпочла смерть надругательству грабителей. И они украли ее раку! Ярл, отец конунга Магнуса, сделал это с разрешения и благословения архиепископа Эйстейна и, думаю, с благословения самого папы. Но почему? Чтобы усилить свою власть! Понимаете? Понимаете, что я ненавижу, ненавижу, ненавижу! — Он громко выкрикнул последние слова, потом посмотрел на нас и опять засмеялся.
— Сверрир, — быстро проговорил он, и теперь острие его слов было обращено к Сверриру. — Сверрир, у меня была женщина, ее звали Катарина. Когда они украли раку с мощами святой Сунневы, они украли и Катарину…
Теперь он был сильно пьян и не скрывал этого, лицо его изменилось, слова и мысли текли, как молоко в воде. Но тем не менее он заставлял нас сидеть за столом, как наказанных детей.
Он продолжал:
— Сверрир, у меня здесь была женщина! Я говорил всем, что она моя сестра, больная аббатиса, да оно так и было! Она была аббатиса и потому моя сестра во Христе. Мы должны были так говорить. Она была смыслом всей моей жалкой жизни, мы вместе поднимались к пещере святой Сунневы и вместе молились, чтобы Господь простил мою аббатису, и Он простил ее. Мы обладали друг другом, я знаю, это был грех, грех, грех! Но знаю также, что нам было дано тихое чудо прощения, мы испытали счастье там, наверху, возле святых мощей Сунневы. Аббатиса! Мы вместе молились, днем она работала на огороде, это было полезно для ее слабого здоровья и для моего тоже. Откуда она приехала сюда? Из монастыря на острове Гримсей. Чья она была дочь? Говорили, будто ее отцом был конунг Сигурд Рот.
Да, Сигурд Рот, но уверенности в этом у нее не было. У конунгов бывает много сыновей и дочерей, и не все они записаны в церковных книгах. Никто, кроме нее и меня, не знал, что она, возможно, дочь конунга. Но потом люди ярла приехали за ракой святой Сунневы и я отказался нести ее, тогда они забрали с собой в Бьёргюн и Катарину. Ее заставили сопровождать раку. А я остался, без разрешения архиепископа я не мог уехать отсюда. Кто знает, где она теперь? Мне это неизвестно. Она на коленях молится в Бьёргюне перед ракой святой Сунневы, но сила ее молитв не достигает меня, потому что мы молимся врозь. Они принудили меня остаться здесь!
Настоятель!
Архиепископ!
Конунг!
Архиепископ Эйстейн владеет половиной страны, он получает подарки, провозглашая конунгом того, кто не является сыном конунга! Ребенок, зачатый человеком, повесившим сына своей жены, носит корону конунга! Друг архиепископа и его брат во Христе, меч и слово, золото и Бог!
— Аббатиса, — продолжал он, — Аббатиса… Хрупкая труженица на огороде, пламенная в грехе и прекрасная в смирении, как хороша она была, когда ночной свет падал на ее тело и отражался от него. Как хороша она была в этом слабом ночном свете, как хороша она была, когда шла по земле, оскверненной впоследствии Бенедиктом, который отвергает помощь, когда ползет в церковь молиться, и тем самым являет свою гордыню. Они забрали ее у меня.
— Аббатиса… аббатиса… — Он засмеялся, из углов рта у него текла слюна, он был пьян, но голова у него была ясная.
Через некоторое время он сказал:
— Вы хотите отправиться в Нидарос, чтобы заручиться советом и поддержкой архиепископа Эйстейна и получить приходы в этой стране. Возможно, вы их получите. Будете читать слово Божье в каких-нибудь диких краях, окруженные бондами, и никто, кроме случайной служанки, не поможет вам там, вам придется работать как простым бондам, ваши руки почернеют от земли, у вас не будет книг и ваша паства будет глуха к словам Священного писания. Кто поддерживает престол архиепископа в этой стране? Отпрыски богатых родов! А кто сидит в епископствах этой страны? Отпрыски богатых родов, отдавшие все свое имущество, дабы ярл Эрлинг получил власть, которой так жаждал. Они возглавляют епископства нашей страны! Поймите же, что вас ожидает. Вы попросите себе приходы и получите их, самые бедные, конечно, где со временем и сгинете. Или архиепископ шепнет кое-что на ухо ярлу…
Архиепископ Эйстейн видел много грехов, они как некрасивые бусины рассыпаны в его душе. Поэтому он не терпит чужих грехов, от них ноша его собственных становится еще тяжелее. Если он заподозрит, что какой-то священник пришел к нему с обагренными кровью руками, с незамоленным грехом на душе и убийством на совести, он безжалостно отдаст его в руки ярла.
— Аббатиса… — Симон засмеялся. — Аббатиса, где ты?
Он снова выпил и продолжал:
— Вы слышали о твердости трендов? Вам понятна ненависть человека, у которого на глазах его отца, брата или дядю силой заставили следовать за ярлом Эрлингом? Известно ли вам что-нибудь о людях, которые не подчинились ярлу? Знаете ли вы, к примеру, что земледельцы Упплёнда не всегда подчиняются приказам конунга? И, кто знает, может, жители Вика тоже устали уже от ярла Эрлинга? Но конунг Эйстейн Девчушка слишком слаб. Он еще ребенок. Правда, у него есть люди…
Симон поднял голову и засмеялся.
Он встал, нетвердым шагом подошел к двери, а потом повернулся к нам. Он понимал, что не сумеет помешать нам, если мы захотим уйти. Но знал, что, стоя таким образом, он придает своим словам особый вес. Он сказал:
— Сверрир и Аудун, нам нужны люди! Нам нужны два молодых священника, которые явятся к ярлу Эрлингу и попросят помочь им получить здесь приходы. Священники, глаза и уши которых всегда будут открыты, которые запомнят все, что они видели и слышали, а потом исчезнут. Нам нужны такие священники.
Это небезопасно. Когда свергают ярла, когда неправому конунгу приходится отступать перед правым, тому, кто имел мужество идти впереди остальных в этой справедливой борьбе, всегда грозит опасность. Олав Святой тоже шел по опасному пути.
Симон стоял перед дверью, раскинув руки в стороны, суровый, темный лицом, непримиримый. Сверрир сказал:
— Отойди в сторону!
Симон отошел. Сверрир сказал:
— Прежде чем действовать, человек должен знать, к чему это может привести. А я еще не знаю. Молчишь, Симон? — Симон кивнул: — Не говори ни слова, пока я не разрешу тебе говорить!
Симон снова кивнул, на этот раз более решительно, впервые он был слабее того, кто пришел к нему. Неожиданно стало ясно, кто из них главный, так с тех пор и повелось, и так было всегда и всюду, где присутствовал твой отец конунг.
В ту ночь, йомфру Кристин, твой отец конунг проник в свои тайники, и только благодаря сильному желанию услышать песню человеческого сердца я могу представить себе, что проник туда вместе с ним.
Я, Сверрир из Киркьюбе, сын гребенщика или конунга…
В черной адской ночи, подобной этой, когда кажется, будто острые когти рвут мое бедное сердце и швыряют на ветер его окровавленные куски, я знаю, что она была здесь. Здесь лежала она, здесь они валились на ее распростертое тело, на ее плоть, на камни… Зачиная меня, они оскверняли всемогущего Сына Божьего и его святую мать… Или я был зачат не здесь? Не здесь и не тогда, когда Гаут протянул им руку и они отрубили ее, когда высохшие мощи святой Сунневы плакали кровавыми слезами, а горы и море смеялись? Разве не здесь я был зачат?