Конунг. Человек с далеких островов
Шрифт:
Тень от горы мешала нам видеть лица друг друга. Сверрир повернулся к нам и медленно заговорил, не прибегая к высоким словам или жестам. Вот его речь, как я ее помню:
— Эйстейн Девчушка — ребенок, он не годится. Люди, которые его окружают, имеют, похоже, больше мужества, чем трезвого соображения. Трезвость они обретут, когда люди ярла порубят их своими мечами.
Власть в этой стране принадлежит ярлу Эрлингу, каждый лендрманн [19] — его человек, и все ополченцы вооружаются по первому его слову.
19
Знатный
У ярла есть серебро и боевые корабли, а если он их потеряет, у него достаточно людей, чтобы построить ему новые. У него есть и торговые корабли, они ходят вдоль берега, есть люди в городах, в Нидаросе, который он взял обратно, в Тунсберге, в Бьёргюне, в Осло. Здесь в стране правит ярл Эрлинг.
Но он не правит мыслями людей, живущих в этой стране, не правит сердцами людей, не пользуется у них любовью.
Однако не забывайте, что и у нас тоже нет их любви.
Ярлу Эрлингу противостоит кучка людей, и, наверное, теперь их будет меньше, чем раньше. Эти люди знают, чего хотят, но не знают, что нужно делать, чтобы их желания сбылись. Если они отступят, это смерть, если пойдут вперед, это может стоить им жизни. Так что в любом случае лучше идти вперед.
У меня еще есть путь к отступлению, я могу уехать прочь из страны, могу наняться на корабль, идущий в Йорсалир. Если я пойду с вами, то только по собственному желанию. Я не слушаю никого и никому не подчиняюсь. Но сперва я хочу узнать всю правду об этой стране и о людях, живущих в ней.
Однажды я молился здесь у церкви. Тогда Он пришел ко мне и стал рядом, Он наклонился надо мной и прошептал что-то мне на ухо. Это был конунг Олав Святой.
Но что он прошептал мне?
Сверрир замолчал, подошел к нам и каждому в отдельности пожал руку. Последним он подошел ко мне. Он смотрел каждому в лицо, теперь мы привыкли к темноте, он был ниже всех и глаза его слабо светились. Он сказал:
— Конунг Олав Святой явился мне здесь на горе. Тогда я не знал ни того, что знаю теперь, ни того, что потом рассказал Сигурд, ни того, что сказал Симон. Но конунг Олав Святой говорил со мной.
И он сказал:
— Я умею выбирать своих людей.
Мы спустились из церкви святой Сунневы, на рассвете на камне возле церкви мы нашли мертвого Бенедикта. Когда наступил день, его отпели. Мы все были в церкви: Сверрир и я, Сигурд и Симон, Хагбард с Малышом на плечах, однорукий Гаут и Рагнфрид с волосами, посыпанными золой. Я стоял на коленях и слушал, как молодой священник читает молитвы над Бенедиктом, испустившим дух на той дороге, на которой ему и хотелось умереть. И я подумал, йомфру Кристин, должно быть, умереть на этой дороге и есть последняя радость.
На другой день наш корабль отправился на юг, в Бьёргюн, на борту были мы со Сверриром, Хагбард, калека Малыш и двое братьев из Рьодара, Эдвин и Серк.
ЯРЛ В ТУНСБЕРГЕ
Горький и тяжелый год пережили мы со Сверриром после того, как покинули монастырь на Селье. Тот, кому предстояло стать конунгом Норвегии, еще не обрел силы и ясности мысли. Еще не обнаружил в себе твердость и волю великого человека, еще не бросил свою волю на весы Господа Бога и не сказал: Власть конунга или смерть!
Мы колесили по всей стране, Сверрир и я, священники, ищущие два бедных прихода. Мы говорили с каждым, в ком подозревали такую же ненависть к ярлу Эрлингу, какая горела в нас обоих. Нередко случалось, что молодые люди приходили к нам под покровом ночи и говорили: Твой путь или смерть! Куда бы мы ни являлись, мы находили и страх перед ярлом, и уважение к нему, где бы мы ни были, мы всюду находили больше недовольства, чем мужества. Мы видели кровавые раны и сожженные усадьбы, одиноких женщин, сыновей которых бросили в битву, едва они успели отпустить материнскую юбку. Это была сожженная, кровоточащая страна, порабощенная сильным человеком, желавшим в последние годы жизни обеспечить своему сыну власть конунга.
Мы пришли в Тунсберг. Ты сама, йомфру Кристин, поднималась по этой тропинке в гору в своих легких туфельках с сопровождавшей тебя служанкой. Мы со Сверриром тоже поднялись туда, стояла прекрасная осень, нигде больше я не встречал такой красоты. Крутые горы, которые часто видели, как люди сражались и умирали, величественная церковь святого Михаила, тогда еще не завершенная, по ее стенам ползали крохотные, как муравьи, люди, заставляя это великолепное строение подниматься ввысь. Одним из них был Гаут. Под нами раскинулся торговый город. Не очень большой, Бьёргюн куда оживленнее и шумнее Тунсберга, в нем много измены, смерти, отваги и недугов. Тунсберг же похож на невинную девушку, что, глубоко вздохнув, отдается жестким объятиям, которые раз и навсегда положат конец ее сладким ожиданиям.
Внизу пестрели крыши домов, было еще очень рано, служанки только что раздули огонь под котлами с кашей. Усадьба Аслейва на северном склоне была самая большая в городе, дом со всех сторон был обнесен галереей. Этим летом в нем жил конунг Магнус и его люди. На юге виднелся Хаугар и Гуннарсбё, выше — Россанес и на севере — Сэхейм, где всегда останавливался ярл, когда приезжал в Тунсберг. Это был красивый торговый город с красивыми окрестностями. Мы видели бондов, идущих из Сэхейма и Рэ, — им было велено доставить в город продовольствие перед приездом ярла. Внизу у причалов, недалеко от церкви святого Лавранца, стояли боевые корабли конунга и корабль с людьми, собиравшимися в Йорсалир.
Я всегда любил Тунсберг, йомфру Кристин. Одно из главных огорчений моей жизни состоит в том, что я так и не получил там тех почестей, которых всегда жаждал с присущей мне склонностью к суетной славе. В моей жизни есть и еще одно огорчение — именно там твоего отца конунга никогда не чествовали так, как в других городах этой страны. Но из этого вовсе не следует, что жители Тунсберга любили конунга Магнуса и ярла Эрлинга. Или посошников, когда пришло их время. Но и Тунсберг и Вик были в их руках, что весьма осложняло дело, когда твой отец конунг хотел подчинить себе эту часть страны. И именно в Тунсберге, когда он одержал последнюю свою победу, к слову сказать, самую значительную, его свалила болезнь.
Мы стояли так далеко от каменщиков, строивших церковь, что они не могли нас слышать, утренний свет падал на лицо Сверрира — оно стало более суровым, чем было год назад, когда мы покинули монастырь на Селье. Я понимал, что его гложет сомнение, не дающее человеку покоя даже в тихие ночные часы. Мы уже почти год ездили по следам Эрлинга ярла, и до сих нам не посчастливилось встретиться с ним. Я понимал: мы должны поговорить с ярлом в Тунсберге или уже никогда. Не поговорив с ним, Сверрир не мог бы вырваться из круга людей, которые в последнее время все более жестко требовали, чтобы он открыто вступил в борьбу с ним на стороне конунга Эйстейна. Правда, вырваться из их круга можно было и обеспечив себе место на корабле, идущем в Йорсалир. Вступить же в борьбу с ярлом Эрлингом Сверрир мог также, прибегнув к пузырю с ядом, который носил под платьем.