Копчёная селёдка без горчицы
Шрифт:
— Что это? — вскрикнула Порслин, больно вцепившись мне в плечо.
Впереди проход блокировал какой-то занавешенный предмет.
— Не знаю, — ответила я.
— Я думала, ты здесь сто раз была, — прошептала она.
— Да, — сказала я, — но не в этом проходе.
Пока она не начала задавать мне лишних вопросов, я приблизилась, взялась за крой ткани и сдернула покров.
Поднялись клубы пыли, ослепив нас обеих, мы закашлялись, будто оказались посреди песчаной бури.
— Уфф! — заныла Порслин.
— Это
И тут свеча замигала и погасла.
Я выругалась про себя и полезла в карман.
— Подержи, — сказала я, найдя в темноте ее руки и прижимая ее пальцы к подсвечнику. — Сейчас зажгу.
Я покопалась в кармане. Гадство!
— Невезуха, — сказала я. — Похоже, я оставила спички в кладовой.
Я почувствовала, что подсвечник сунули обратно мне в руки. Спустя краткий миг послышался шаркающий звук, и ярко вспыхнула спичка.
— Хорошо, что я сообразила захватить их, — произнесла Порслин, поднося спичку к фитилю. Когда пламя стало выше и ровнее, я увидела предмет, который был прикрыт простыней.
— Посмотри! — сказала я. — Это же портшез!
Эта штука напоминала ранний закрытый автомобиль, у которого украли колеса. Деревянные панели покрашены в светло-зеленый цвет с вручную нарисованными цветами по углам. Золотой медальон на двери — это герб де Люсов.
Внутри портшеза ирисовая бумага была ободрана и свисала длинными языками на зеленый бархат сиденья.
Портшез странно пах чем-то несвежим, и это были не только мыши.
Подумать только, кто-то из моих предков сидел в этом самом паланкине и его носили другие люди по улицам какого-нибудь города в XVIII веке!
Я ужасно хотела забраться внутрь и почувствовать себя частью семейной истории. Просто посидеть, и ничего больше.
— Это принадлежало женщине, — произнесла Порслин медленным незнакомым голосом, очень напоминавшим заклинание. — Шелковое платье… напудренный парик… набеленное лицо и черная мушка, словно звездочка, на щеке. Она хочет…
— Прекрати! — закричала я, резко оборачиваясь к ней. — Я не желаю играть в твои дурацкие игры!
Порслин стояла абсолютно неподвижно, черные глаза дико сверкали на белом лице. Она вся покрылась пылью, огненное платье Харриет стало пепельно-оранжевым в свете мерцающей свечи.
— Посмотри на себя, — сказала она голосом, в котором мне послышалось обвинение. — Только посмотри на себя!
Я не могла отделаться от мысли, что я в обществе призрака моей матери.
В этот момент из коридора впереди донесся металлический лязг, и мы обе подпрыгнули.
Звук был такой, будто железо ударилось о железо, будто цепи протащили сквозь прутья клетки.
— Пойдем, — сказала Порслин, — давай уберемся отсюда.
— Нет, постой, — возразила я. — Я хочу выяснить, что там.
Она выхватила подсвечник у меня из руки и поспешила назад к лестнице.
— Либо
Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ней.
29
Огненный цвет начал становиться ярче, как только я засунула ткань в сосуд.
— Видишь? — сказала я. — Работает.
— Что это за штука? — спросила Порслин.
— Средство для сухой чистки, — ответила я, аккуратно тыкая в платье Харриет стеклянной палочкой и нежно помешивая. — Четыреххлористый углерод на самом деле.
Я не могла произнести это название, не вспомнив с удовольствием, что это вещество было впервые синтезировано в 1839 году французом по имени Анри Виктор Реньо, обойщиком, получившим четыреххлористый углерод с помощью реакции между хлором и хлороформом. Одним из первых применений его изобретения было обеззараживание бочек для продуктов, в которых обитали разнообразные неприятные насекомые; позже его стали использовать для зарядки огнетушителей.
— Отец пользуется им, чтобы тщательно рассмотреть водяные знаки на почтовых марках, — объяснила я.
Я не стала упоминать, что недавно стянула бутылочку из его серванта для эксперимента с комнатными мухами.
— Взгляни на платье. Видишь, какое оно теперь чистое? Еще несколько минут, и оно станет как новенькое.
Порслин, закутанная в мой старый халат, взирала с благоговейным ужасом.
Я переоделась в чистое платье и оставила грязное отмокать в лабораторной раковине. Позже я повешу его над газовой лампой сушиться.
— Вы, де Люсы, очень странные, — сказала Порслин.
— Ха! Меньше двух часов назад ты думала, что по крайней мере две из нас — благовоспитанные юные леди.
— Это было до того, как ты показала мне подвалы.
Я обратила внимание, что наш краткий поход в комнату ужасов переменил ее мнение.
— К вопросу о подвалах, — сказала я ей, — меня не так легко испугать, но меня немного нервируют эти выдумки о леди — хозяйке портшеза.
— Это не выдумки. Я сказала тебе, что видела.
— Видела? Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты видела женщину в напудренном парике и шелковом платье?
Человеку с научным складом ума вроде меня было тяжело это проглотить. Я до сих пор не решила, как относиться к Серой леди из Букшоу, о которой говорил Бруки Хейрвуд, или женщине из холода, желавшей вернуться домой, о которой упоминала Фенелла. Не говоря уже об эльфах. То ли меня принимают за легковерную идиотку, то ли действительно существуют иные миры за пределами нашего зрения?
— В некотором роде да, — ответила Порслин. — Я видела ее мысленно.