Копье и кость
Шрифт:
– Хорошо, – наконец раздался голос тану. – Но только второй.
– Что? – спросил Сабир. Маатхас тихонько сделал несколько шагов, приблизившись к шатру, чтобы ясно слышать и теперь.
– Убей меня, а за Этера я не пойду. А вот второй из братьев – как его там? Не помню имени…
– Нер?! – изумился отец, округлив глаза.
– Ну, видимо, Нер, – повторила Бану, – вполне бы подошел.
– Невозможно. Дочерей не выдают за вторых сыновей.
– Не в нашем случае, отец. Если ты не намерен оставить Пурпурный танаар моему младшему брату, выставив все
Сабир стал слушать внимательнее.
– Если я выйду за наследника другого дома, как жена, я буду вынуждена уехать за ним. Но если выйду за ахтаната, которому никогда не стать таном, он поедет за мной, в Пурпурный танаар. Я ведь тану.
Маатхас услышал привычные и по-своему любимые нотки сарказма в женском голосе.
Дальше двое в шатре заговорили еще тише, и разобрать что-то не было возможности. Подходить ближе Сагромах не стал, но и не ушел, ожидая, что может услышать еще что-нибудь. Между тем Сабир, обратившись к дочери, нахмурился.
– Мне нужен этот брак не для того, чтобы просто смотреть, как ты, страдая, выходишь замуж.
– Я понимаю, отец. Но то, что таном со временем не сможет стать мой муж, не значит, что им не сможет стать мой сын, – вздернула бровь.
Незамысловатая логика, признал Свирепый.
Очередная затяжная пауза далась тану серьезными раздумьями.
– Хорошо, – громко выдохнул, сел и уронил лоб на сцепленный замок рук, упертых локтями в стол. – Пусть будет так. Свадьбу надо сыграть быстро.
– Понимаю, – сухо отозвалась молодая женщина.
– Надо отправить гонца Яфуру. Но перво-наперво – поговорить с Маатхасом, извиниться и все уладить. Как бы оно ни было, я все-таки признаю его другом.
– Это твои заботы, отец. Мне и моих хватит.
– Которых именно?
Бану села напротив за тот же походный столик.
– Мучиться терзаниями совести, что добровольно согласилась засыпать и просыпаться с человеком, к которому в лучшем случае не буду ничего испытывать.
– Ну зачем так, Бану, – попытался утешить Сабир. – Пути Богини неисповедимы, вдруг ты полюбишь Нера?
Бансабира не разделила примирительного настроения отца. Проклятый лицедей!
– Когда ты женился на моей матери, когда спал с ней, ты представлял мать Руссы? – спросила в лоб.
– Не твое дело, – отозвался Свирепый, оценив выпад.
– Тогда ты поймешь меня как никто.
Сабир в сотый раз за разговор натужно выдохнул. Злиться на дочь трудно. Особенно в том, через что сам прошел.
– Постарайся улыбаться на свадьбе. Улыбка украшает даже красивую женщину.
– Любую женщину, – подчеркнула Бану, – украшают титул и богатство. Не знаю насчет последнего, а вот титул у меня есть, и при других обстоятельствах на него слетелась бы половина Яса.
– Весь.
В иной ситуации Сабир разворчался бы, а то и просто влепил дочери пощечину за такое признание: все же девица из танского дома при вступлении в брак обязана быть девицей, а не представлять в постели мужа кого-то из прошлых мужчин. Но Бансабира ведь не выросла в Ясе, а это все объясняет, решил тан.
Протянув по столу руку, он сжал пальцы дочери.
– Какой он?
Бану отвела глаза в сторону:
– Похож на Маатхаса, только моложе лет на семь.
Отчего-то Сабир облегченно выдохнул:
– Я уже переживал, что это Юдейр, – с извиняющимся видом улыбнулся тан. Бансабира донельзя дерзко хмыкнула. – Ну, знаешь, до меня доходили кое-какие слушки. Люди всякое болтают.
Бансабира высвободила руку и, смерив отца взглядом, пренебрежительно проговорила:
– Точно, а еще говорят, будто я избранница самой Матери Сумерек, будто бегаю как молния, невидимая, как тень, будто мои ножи вырастают из тела и меня нельзя убить. Да только ты, тан Сабир, первым в этом лагере увидел мою спину.
Вышла. Вновь не дав отцу закончить. У Сабира в глазах темнело от самоуправства дочери. Она, конечно, в итоге делает, что ему надо, но всегда все ухитряется подать так, будто сама соблаговолила принять решение и снизойти до просьб молящего – его, Сабира. Тьфу, капризная девчонка!
Но разве не ради нее он с новой силой принялся воплощать задуманное? И разве не благодаря ей у него вообще появился для этого шанс?
Высокое солнце слепило. Бансабира вышла на улицу и встретилась глаза в глаза со стоявшим поодаль Маатхасом. И чуть не задохнулась от одного взгляда на него. Чувство было таким, будто грудь насквозь пробило копьем. На глазах выступили слезы. Бансабира отвела взгляд, сдерживая капли, собралась с духом и пошла навстречу. Выбора не было – ее шатер располагался далеко за спиной Маатхаса.
Мужчина держался, не скрываясь. Проходя мимо него, танша немного задержалась.
– Мне жаль, – выговорила тихо. А чего он еще от нее ждет?! Люди – хозяева только невысказанных слов и рабы тех, что обронили вслух. Маатхас слышал все.
Мужчина с упавшим сердцем заметил, что глаза Бану блестели.
– Могу я вас проводить, тану? – вежливо и даже немного ободряюще спросил Сагромах. Бансабира кивнула, не глядя на мужчину, потому что смотреть на него стало невыносимо больно. Последние пять недель она как дурочка втайне радовалась, что наконец-то ее цели, ее долг и ее желания, кажется, совпали! Рядом с ним, с Сагромахом – за обедами, за ужинами, на тренировках, на биваках, – Бану впервые за минувший год перестала вспоминать Астароше. А последнюю пару недель – перестала искать его в Маатхасе…
Когда двое в молчании зашли в шатер танши, Бансабира села на застланную землю, обхватив колени и подперев ладонью лоб.
– Мне нечего вам сказать, тан, – проговорила женщина. – Полагаю, кричали мы много.
– Увы, к середине разговора вы заметно снизили… тон речи, – легко усмехнулся тан, сверкнув темными, словно маслины, глазами.
Кровавая Мать, как раздражает эта его веселость! В такой-то ситуации! Идиот! Если хочет помочь, мог бы просто обнять.
Тряхнула головой. Дура. Того гляди, еще разревется.