Копье Пустыни
Шрифт:
– На себя, а не на раскрашенную энджирскую шлюху, – перебила Лиша. Женщины хотели было запротестовать, но прикусили языки под ее раздраженным взглядом.
– Волосы хотя бы не расплетай! – взмолилась Элона. – Я их целое утро укладывала. Тебе не повредит хорошо выглядеть.
Лиша повернулась к зеркалу. Мать и правда прекрасно уложила ее пышные черные волосы. По спине струились кудри, лоб украшала дерзкая челка. Лиша улыбнулась.
Вернулась Уонда с голубым платьем, но Лиша посмотрела на него и цокнула
– Я передумала, принеси мое праздничное. – Она подмигнула матери. – Мне не повредит хорошо выглядеть.
В ожидании Джардира Лиша расхаживала взад и вперед по своим покоям. Женщин она отослала, их болтовня только действовала ей на нервы.
В дверь постучали. Лиша торопливо посмотрелась в зеркало, втянула живот, в последний раз затянула под грудью платье, чтобы была пышнее, и открыла.
Но пришел не Джардир, а Аббан. Не поднимая глаз, он протянул ей крошечную бутылочку и еще меньший стаканчик.
– Подарок. Для храбрости, – пояснил он.
– Что это? – Лиша открыла бутылочку, принюхалась и сморщила нос. – Похоже на настойку для дезинфекции ран.
Аббан рассмеялся:
– Уверен, его не раз для этого использовали. Это кузи – напиток, который мой народ употребляет в качестве успокоительного. Даже даль’шарумы его пьют, чтобы набраться мужества на закате.
– Они выпивают перед боем? – недоверчиво переспросила Лиша.
Аббан пожал плечами:
– В дурмане кузи есть… своего рода ясность, госпожа. Один стаканчик согревает и успокаивает. Два придают храбрость шарума. После трех покажется, что можно танцевать на краю бездны Най и не упасть.
Лиша выгнула бровь, но невольно улыбнулась краешком рта.
– Ну разве что один. – Она налила кузи в стаканчик. – Я не прочь согреться.
Она выпила залпом и закашлялась.
Аббан поклонился:
– Второй пойдет легче первого, госпожа, а третий – легче второго.
Он вышел, и Лиша налила себе еще стаканчик. Он и правда пошел легче.
Третий отдавал корицей.
Аббан не солгал насчет кузи. Оно окутывало Лишу, как меченый плащ, одновременно согревая и защищая. Бесконечный спор в ее голове стих, и в тишине снизошла неведомая прежде ясность.
В комнате было жарко, несмотря на праздничное платье с глубоким вырезом. Лиша обмахивалась и весело наблюдала, как Джардир украдкой поглядывает на ее грудь, пытаясь притвориться равнодушным.
Они покоились на шелковых подушках. Между ними лежал открытый Эведжах, но Джардир давно его не читал. Они беседовали о другом: о том, что Лиша все лучше говорит по-красийски, о детстве Джардира в каджи’шарадж, об уроках Бруны, о том, как мать Джардира стала отверженной из-за того, что родила слишком много дочерей.
– Моя мать тоже не сильно рада, что у нее только дочь, – заметила Лиша.
– Такая дочь стоит дюжины сыновей, – возразил Джардир. – Но как же твои братья? Сейчас они с Эверамом, но принесли ей немало счастья.
Лиша вздохнула:
– Ахман, моя мать солгала. Я ее единственное дитя, и у меня нет волшебных костей, чтобы пообещать тебе сыновей.
С этими словами с нее свалился груз. Как и в случае с платьем, она хотела, чтобы Джардир знал настоящую Лишу.
Джардир удивил ее, пожав плечами:
– Да будет на то воля Эверама. Даже если ты родишь трех девочек подряд, я буду лелеять их и верить, что сыновья не заставят себя ждать.
– И я не девственница, – выпалила Лиша и затаила дыхание.
Джардир долго смотрел на нее. Возможно, не следовало этого говорить? Какая ему разница, девственница она или нет?
Впрочем, для него разница была, и ложь матери угнетала Лишу, как собственная, ибо молчанием она потворствовала ей.
Джардир поглядел по сторонам, будто проверяя, нет ли свидетелей, и наклонился почти к самым ее губам.
– Я тоже не девственник, – прошептал он, и Лиша прыснула.
Джардир захохотал от всей души.
– Выходи за меня! – взмолился он.
– Зачем тебе еще одна жена, ведь у тебя их уже…
– Четырнадцать, – отмахнулся Джардир. – У Каджи была тысяча.
– И что, кто-нибудь помнит, как звали пятнадцатую?
– Шаннах вах Кревах, – без запинки ответил он. – Говорят, ее отец украл тени, чтобы сплести ей косы, и из ее утробы вышли первые дозорные, невидимые в ночи, но вечно бдящие рядом с отцом.
– Ты это только что сочинил, – прищурилась Лиша.
– Поцелуешь меня, если нет?
Лиша притворно задумалась.
– И шлепну, если да.
Джардир улыбнулся и указал на Эведжах:
– Здесь перечислены все жены Каджи, их имена будут чтить вечно. Некоторые записи весьма подробны.
– Вся тысяча? – с сомнением переспросила Лиша.
Джардир подмигнул:
– Записи становятся короче только далеко за сотню.
Лиша ухмыльнулась и взяла книгу.
– Двести тридцать седьмая страница, – подсказал Джардир, – восьмая строка.
Лиша пролистала книгу и нашла нужную строку.
– Что там написано? – спросил он.
Лиша плохо поняла большую часть текста, но Аббан научил ее читать даже незнакомые слова.
– Шаннах вах Кревах, – произнесла она.
Лиша прочла весь абзац вслух, старательно имитируя красийскую напевность.
Джардир улыбнулся:
– Сердце радуется, когда ты говоришь на моем языке. Я тоже пишу о своей жизни. Пишу Ахманджах собственной кровью, как Каджи написал Эведжах. Если ты боишься, что о тебе забудут, пообещай стать моей, и я напишу о тебе целый бархан книг.