Копи царя Иоанна
Шрифт:
— Один?
— Я не обязан перед вами отчитываться; в конце концов, я старше по званию.
— Тоже мне… — протянул человек с фотографией, — извольте, — и с этими словами достал из кармана какое-то раскладывающееся удостоверение. Николай Петрович сначала промелькнул по нему глазами, потом они, как показалось Максиму, полезли из орбит и стали округляться, вместе с тем спина Николая Петровича выпрямлялась; руки были готовы сложиться по швам.
— До вас не доходили слухи, что я люблю мистику? Надо же наконец посмотреть, что делается там, в наших копях царя Иоанна. Или Соломона. И первое, что я нахожу — разгуливающий безо всякой охраны человек. Понятно, что тут можно вытворять все, что угодно. Вы свободны.
— Разрешите обратиться, — неожиданно из-за спины ошарашенного
— «Вы свободны» означает, что вы свободны все. Требую покинуть помещение, — сухо прозвучало в ответ, — продолжать обыск! — обратился человек к своим подчиненным, шарящим вдоль стен. — А вы, — он указал на обыскивавшего Максима спецназовца, — сопроводите задержанного наверх.
Максим снова оказался под конвоем, от которого уже окончательно успел отвыкнуть за последние полтора месяца. Антон и Николай Петрович в сопровождении своей охраны побрели к левому тоннелю по насыпи. Максима повели в противоположный выход. Антон оказался прав, только почему, почему именно его, Максима, выбрали жертвой в этом безнравственном внутриведомственном спектакле, где система пожирает своих отслуживших адептов? Антон говорил про монахов. Теперь, наверное, ни его, ни Николая Петровича не спасет даже чудо. Бежать? Бесполезно, они это знают, не первый день в организации; старый выход стопроцентно контролируют сверху. Максим шел с забытым страшным ощущением дула автомата в нескольких сантиметрах от спины. Шел на верную смерть, пришел и его черед. Удивительно, но шел он бодро — насколько Максим понял, его ведут на поверхность, и все сознание его заполонила кажущаяся обычным людям нелепая мысль — мечта вновь посмотреть на мир при дневном свете.
Он шел вдоль стен с провисающими кабелями на крюках по стенам, почти как в метро, мимо маячащих в темноте огней подвесных фонарей прямо к выходу, к широкой трубе, над которой недавно работал сам. Теперь она должна была стать выходом к его последнему пути. Впереди была развилка, прямо штольня уходила сразу в небольшое помещение, где и был выход, направо — в огромный недостроенный грот, задуманный по размерам и конструкции точно таким же, в каком Максим жил вместе с монахами.
— Черт! — прорычал сопровождающий, — кто-то позакрывал тут все!
Решетка в сторону выхода действительно была заперта, и они свернули к большому гроту, от него тоже была штольня, ведущая к дыре. Они вышли на точно такую же боковую насыпь, окаймлявшую большой котлован в центре. Работы в гроте были в самом разгаре — в свете подвесок были видны очертания лесов вокруг двух возводившихся колонн; с того момента, когда Максим был здесь в последний раз, а это случилось еще в самом начале его подземной жизни на Соловках, котлован грота стал гораздо больше, на дне были смутно различимы какие-то огромные кубические емкости, трубы от которых собирались наверху в пучок и уводили в одну из боковых штолен. Но самым впечатляющим сооружением был длинный мост, протянувшийся поперек всего грота и ведущий к двум галереям, находящимся по разные стороны ямы. Опорами для моста служили две колонны. Наверное, тут предполагалось разгружать породу, доставляемую из большой сети маленьких восточных штолен, лучами расходящихся от последней «кольцевой». Работы там только начались в двенадцатом году, и, по всей видимости, именно в этой стороне должны были залегать самые богатые породы. Но у Максима не было времени для того, чтобы долго разглядывать будущий цех: он шагал по насыпи прямиком к зияющему в углу грота проему тоннеля, ведущего к новому выходу.
Впереди, расплываясь в темноте, замаячила решетка, перекрывающая вход в галерею. Максим остановился — лучше всего не проявлять под конвоем никакой инициативы, даже если это касается открывания дверей. Проводник толкнул вперед наскоро слепленные воедино ребристые железные прутки, потом дернул их на себя. Решетка не поддавалась. Это был второй и последний проход к выходу — других путей в системе просто не существовало.
— Да вы что все, о… — спецназовец с поверхности грязно выругался, — ну-ка
Он сильно ткнул Максима автоматом в спину и быстрыми шагами пошел в обратную сторону. В бывшем жилом гроте перерывали кровати и все так же шарили фонарями по стенам солдаты с поверхности. Но главного уже не было.
— Куда он делся? Эти твари заперли нас здесь, — прорычал конвоир своим соратникам.
— В центральный тоннель. Разбираться с инженером, его комната в двух шагах!
— Нашли че-нибудь?
— Пока чисто!
— Пошел! — Максим снова почувствовал, как холодное дуло уперлось ему прямо в позвоночник. Охранник был очень зол.
Они быстро прошмыгнули по узкой галерее, соединяющей жилой грот с маленьким, в прошлом служившим жильем бандитам, а теперь занимаемым Антоном. Тяжелая кованая дверь была приоткрыта, и полоска света выбивалась в темноту тоннеля. Охранник оттопырил дверь и затолкал внутрь залитой желтым электрическим светом комнаты Максима, а затем протиснул голову и сам. В маленьком гроте двое таких же, как он, копались в документах: один шуршал большими листами чертежей и другими бумагами, другой бесцеремонно брал с полки книги, многим из которых было по две-три сотни лет, пролистывал их, потом переворачивал и тряс. Все шкафы были сдвинуты со своих мест, стол водружен посреди помещения, а ящики без содержимого сложены в сторонке. Это был и обыск, и допрос. За столом сидел главнокомандующий этой ночной кампании и пристальным взглядом смотрел на стоящих перед ним Петровича и Антона. Он даже не оглянулся на происходящее в дверях.
— Можно? — спросил конвоир уже с совершенно другой интонацией.
— В чем дело? Почему вы не доставили арестованного наверх?
— Все ходы перекрыты!
— Кем? — человек за столом не менялся в голосе.
— Обе решетки заперты.
— Что все это значит?! — вдруг взревел он, поднимаясь из-за стола. — В кошки-мышки со мной вздумали поиграть? На выход! — из его кармана вместе с рукой появился пистолет Макарова, которым он обвел допрашиваемых, — продолжить обыск и перерыть также все в кабинете в северном крыле, — крикнул он двум спецназовцем, добравшимся до чертежей и описаний проходческих щитов.
Под прозвучавшие каноном «так точно» он хлопнул дверью; через несколько секунд Максим, Николай Петрович и Антон, в сопровождении людей сверху оказались на насыпи большого жилого грота.
— За мной! — скомандовал командир, продолжая сжимать в правой руке пистолет.
Вереница людей с фонарями строем забежала на насыпь, и все вместе двинулись в сторону выхода. Как успел заметить Максим, Антон и Николай Петрович тоже были в наручниках. Вскоре они уже стояли перед первой решеткой. В свете фонаря стало видно, что заперта она была на обыкновенный висячий замок, и даже не на хоть сколько-нибудь серьезный, а так, на обычный китайский замочек дачного типа, не выдерживающий схватки даже с маленьким ломом. Это было конечно, странно — проход дальше был закрыт чисто символически. Главарь усмехнулся, достал отобранную у Николая Петровича связку ключей от всех замков решеток системы, быстренько просмотрел ее, и не найдя никакой подходящей кандидатуры, приставил к замку дуло пистолета. В тишине тоннеля звонко разнесся звук выстрела.
Внутри замка все на секунду застонало, и он умер, упал на кимберлитовый пол, разодранный выстрелом не две оплавленные части. Яростно дернув решетку, главарь освободил проход. Метров через двадцать тоннель повернул налево (знакомый Максиму путь), и спустя минуту люди вышли в круглый холл, на пол которого с потолка падала, словно поток водопада, густая колонна дневного света, от которого Максим и Антон на секунду зажмурились. Открыв глаза, Максим изумленно оглядел себя и остальных, все было видно несколько по-другому: и цвета, и формы, и тени, расплывающиеся в свете солнца. Максим настолько уже привык к непроглядной тьме, к острым и прямолинейным желтым лучам ламп и белесым, с примесью голубого лезвиям фонарей, что смотрел на мир, как младенец, словно впервые видел его. Все это длилось какие-то секунды, которые обретали протяженность часов.