Копи Царя Соломона. Сценарий романа
Шрифт:
Отъезд камеры, снова общий план равнины.
Показан, наконец, горизонт, мы видим купола мечетей и церквей, кресты, полумесяцы, в общем, перед нами Израиль на границе с Палестиной. Камера поднимается в небо птицей, потом резко пикирует вниз, мы видим тень на земле гигантскую, испуганное лицо бородача, который оборачивается, падает на землю рядом с ослом, вновь небо – мы взмываем ввысь.
Кабина военного самолета Израиля. Хохочущие лица.
Громкий крик одного из пилотов (на русском) :
– Саечка мля за испуг!!!
Бородач лежит
– Аллах, о, Аллах…
– Мирного жителя… – бормочет он.
Мы видим, как лицо мужчины искажается ненавистью. Мы видим, что среди тюков сидит пацан, которому от силы года два. Мальчишка безмятежно возится с какой-то игрушкой, он так ни хера и не понял.
Крупным планом игрушка. Это Микки-Маус (играет дебильная песенка «Микки-Маус» в исполнении группы «Винтаж», солистке которой я бы вдул, и не скрываю этого – В. Л.) (да, это тебе за ту блондинку – В. Л.).
Снова равнина сверху. На небольшом холме, откуда мы рассматривали местность, расположена небольшая деревушка. Чистые улочки, аккуратные домики, газоны, деревца, домики словно с картинки… По контрасту с деревушкой в паре километров – короткий общий план ее – мы понимаем, что это нелегальное еврейское поселение. Нелегальное оно потому, что Стена – за ней, а в самой деревушке для арабского поселения слишком чисто и аккуратно. Деревушка обнесена столбами с колючей проволокой, у одного столба стоит паренек в военной форме. Он симпатичный, молодо выглядит. Глядит на пейзаж задумчиво, на мгновение – крупный план его глаз, тоже навыкате и бездонно-черных, как у араба и у осла, – и мы понимаем, что многие противоречия на Ближнем Востоке надуманы.
До тех пор мы видели лицо парня и его торс. Камера отъезжает, мы видим, что солдат отливал. На песке под его ногами выведены – оборвавшись – какие-то знаки на иврите. Солдат, ухмыльнувшись, застегивается. Потягивается.
Неспешно возвращается в маленькую будочку у въезда в деревню.
До тех пор он двигается как типичный левантиец или турок, который уже получил свои чаевые. То есть, очень плавно, медленно, словно глубоко беременная женщина. В диссонанс этому, войдя в домик, он стремительно бросается к пульту у стула, и коротким ударом прижимает красную кнопку к панели.
– И-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и, – верещит сирена.
Пустой – абсолютно пустой, как в фильмах Альмодовара (который, как все испанцы, мечтает вдуть мамочке, неискренне прикрывая при этом ее лицо фотографией Мадонны – В. Л.про испанские деревушки в пору сиесты, – городок внезапно оживает. На улицы выскакивают люди. Они настолько жалкие и нелепые, что мы понимаем – это настоящие люди. При этом с настоящестью не стоит перебарщивать (в противном случае это будет какая-то румынская драматургия – В. Л.).Всего в меру. Старуха с матрацем в руках, рядом с ней пожилой мужчина в пижаме, дети – пятеро – которые выстроились в ряд за мамой в очках, та отдает какие-то распоряжения, несколько мужчин скорее старшего, чем среднего, возраста, группка хихикающих, флиртующих детей лет 14—15, совсем маленький пацан лет трех, который очень серьезно глядит в небо… Все вместе они очень похожи на обитателей какого-нибудь еврейского гетто Польши, которых в 1939 году, примерно с ноября, стали вывозить Куда-то.
Сходство усиливается, когда голос в громкоговорителе объявляет:
– Евреи, не толпимся, – говорит голос.
– Не создаем давки, евреи, – говорит голос.
– Всем найдется место, – говорит голос.
– Не торопимся, не спешим, заходим в бомбоубежище спокойно, – говорит он.
– Ракеты замечены в Наср-Шайхе, – говорит голос.
– Значит, у вас еще семь минут, – говорит он.
Конечно, встревоженные люди не очень прислушиваются к голосу, хотя мы видим, что они явно привыкли к подобного рода налетам. Небольшая очередь продвигается ко входу в убежище – прямо посреди маленькой площади в центре деревушки, – и мы слышим обрывки разговоров.
–… ом году такой вот налет четверых забра… – говорит кто-то.
–… ли ты не скажешь, откуда оно у тебя, я все расскажу мам…
–… мой старший служил в танковых войсках, в этот раз они бы стерли Ливан этот сраный с лица земли, если бы не…
– Заткнитесь, быстрее в бункер! – говорит солдат.
–… но ведь это уже седьмой на этой неделе налет!
–… ова политики предают успехи нашей арми…
–… ей Мириам по секрету сказала, что они с Рухимом ездили на уик-енд…
–… если бы протирал место ранения спиртом, то конеч…
–… и что она уже не целк…
– Заткнитесь, быстрее же! – кричит солдат.
–… куда смотрит армия, почему не разбомбят эту базу!
–… эх, знал бы ты, почем там черешня была, в этих Шипотенах, ой ве…
–… пятый раз уже на этой неделе, куда смотрит Министерство оборо…
–… тисемиты долбанные, будь моя воля я бы давно уже сбросил ядерну…
–… атья, здесь же дети!
–… тати о детях, мы уже седьмой день не избавимся никак от кашл..
– Да заткнитесь же!!! Все в бункер быстро!!! – орет солдат.
–… рение, там ведь тоже дети, чем же мы будем отличать…
–… ас тоже здесь дети! Пораженцам не место в этом кибу…
–..в се не это хотел сказа…
Видно, что это вечный разговор, который никогда не прекращался – примерно такие разговоры велись в колоннах, бредущих к Вавилону в пленение, из Египта из пленения, в Стамбул из Испании после изгнания… в газовые камеры в Дахау… И что лучший способ побыстрее с этим покончить, с этой болтовней – просто дать им выговориться. Понимание этого написано на лице солдата, который, воздев очи к небу, вздыхает.