Копи Царя Соломона. Сценарий романа

Лорченков Владимир Владимирович

– Кто чмо, я?! – говорит Первый.

– Ты, потому что ты не закрыл дверь, идиот, – говорит Второй.

– Мне надоело твое хамство! – неожиданно ранимо заявляет Первый.

Все время переговариваясь они, – на диссонансе, – очень слаженно и быстро втаскивают в палату медсестру, и душат ее: Первый обхватывает сзади и валит на колени, Второй затягивает шнурок. Нам становится понятно, как именно ушли в мир иной доктор и мать Натальи. Медсестра умирает, так ничего и не поняв. Первый

и Второй возвращаются к постели больного. Второй смотрит многозначительно на Первого.

– Что надо сделать? – спрашивает он.

–… – думает Первый.

– Идиот, ЗАКРОЙ ЖЕ НАКОНЕЦ ДВЕРЬ, – говорит Второй.

– Что за манера?! – злится Второй, закрывая.

– Ты как моя жена, – говорит он.

– Нет чтобы мля положить носок в корзину для белья, – говорит он.

– Надо обязательно сказать мне, где он и ждать мля что я его положу куда надо, – говорит он.

– Твоя жена умный человек, – говорит Первый.

– Настоящая женщина, умная, мужественная, красавица, – говорит он.

– А еще у нее муж-идиот, непослушные дети, и много общественных дел, – говорит он.

– Настоящая еврейская женщина, – говорит он.

Обращают, наконец, внимание на отца Натальи. Тот очень похож на медсестру – такие же выпученные глаза, только он еще живой. Но, глядя на три тела на полу палаты, мы понимаем, что это временно.

– Аарановски, он же Глумовски, он же Хершель, – говорит Второй.

– Уроженец МССР, села Калараш, – говорит он.

– Думал спрятаться здесь под фамилией Портмен, лошок? – спрашивает Первый.

– Я… не… – говорит отец Натальи.

– Dobrui dzen tovaritch, – говорит, склонившись, Первый (до сих пор разговор шел на английском).

Молчание. Отец Натальи бледнеет.

– У тебя, Арановски, есть должок перед правительством Израиля, – говорит «Хопкинс»,

– И ты это знаешь, чмо, – говорит «Матрица».

– Копи Царя Соломона, – говорит Первый.

– С учетом роста цен, инфляции, кризиса, гиперроста показаний Доу-Джонсона, – говорит он.

– Получается 50 миллионов долларов США, – говорит он.

– Все то бабло, на которое миллионы счастливых еврейских семей могли бы покинуть СССР и устроиться в Израиле, – говорит Второй.

– Ты, гомосек, государственный преступник, – рычит Первый.

– Ты кинул еврейский народ, государство Израиль, ты кинул ребе, которого вы с подельниками удавили в этой сраной МССР, – рычит он.

– Ты убил всех своих сообщников, и решил вывезти все сокровища, – рычит Второй и методично шлепает газетой, свернутой в трубочку, по голове жертвы.

– Я не… я не убивал их, – пищит отец Натали.

– Нам это по фигу, – спокойно говорит Хопкинс, и именно в его устах это звучит очень страшно.

– Карта, Арановски, – говорит «Хопкинс».

– Мы сотрудники Моссада, и мы никогда не забываем тех, кто совершил преступления против еврейского народа, – говорит он.

– Так чего же вы не в Латвии?! – борзо пищит несчастный папаша Натальи.

– Там мля фашисты свои шествия устраивают! – хрипит он, потому что Первый его слегка придушил.

– Вы мля чмошники… – с вызовом – видно, что у него истерика, – бросает отец Натальи.

– Ты нам тут ОРТ не устраивай, – говорит Второй, встав.

– Украл у советс… тьфу мля еврейского народа 50 миллионов баксов и думаешь, что мля святее самых святых цадиков? – говорит Второй.

– Когда возникает выбор или убить врага государства и поиметь с этого 50 миллионов долларов или просто убить врага государства, настоящий еврей всегда выбирает вариант номер 1, – говорит «Хопкинс».

– А мы, в отличие от тебя, лошок, настоящие евреи, – говорит он.

– Благодаря таким как мы, наш народ и существует еще, – говорит он.

– Включая, к сожалению, таких его недостойных представителей, как ты, – говорит он.

– Кончаем его, – рычит «Матрица».

Смена картинки: мы видим Натали, которая сидит в автобусе и с интересом смотрит на группу людей, которые достали канистру с красной жидкостью (канистра белая, плюс при толчках автобуса часть жидкости выливается – поэтому цвет виден) и пьют из нее по кругу. Снова палата. Расширенные глаза отца Натальи, во рту у него человеческая кисть. Она черная. Вьется дымок, это «Матрица» обнажил провода от лампы и время от времени прижигает ими несчастного. Снова автобус: Наталья, улыбаясь, пьет из канистры под возгласы и крики пассажиров. На нее смотрят с обожанием, как в Молдавии всегда глядят на иностранцев или деньги – что, в принципе, одно и то же. Снова палата: отец Натальи лежит на полу голый, с подушкой во рту, на его пальцах пляшет Матрица, танец похож на гопак, исполняет его агент Моссада, поэтому – с учетом некоторых исторических деталей, например, еврейской резни Богдана Хмельницкого, – это сочетание выглядит особенно жутко и нелепо.

Все что происходит в палате – под музыку «7.40», которая перемежается – когда сцена меняется на молдавский автобус – музыкой ансамбля «Лэутары».

Крупным планом лицо отца Натальи. Он плачет, лежит в кровати.

–… ский, а номер? – спрашивает «Хопкинс».

– Номер 174, он по средам, – говорит плача отец Натальи.

– Вы же ей ничего не сделаете? – говорит он.

– Мы мля?! Да мы ее в задницу поимеем! – рычит Второй.