Копия моего мужа
Шрифт:
Спорить с ней бесполезно. Она проводит меня к кровати, бережно укладывает и накрывает одеялом. Слёзы катятся по моему лицу, незнание медленно убивает, но я слушаюсь её и продолжаю лежать. В коридорах слышен плач детей, рвущий мне душу. У всех есть дети, а моей со мной рядом нет. И где она я тоже не знаю.
Непонятно, сколько времени проходит — час, два, двадцать четыре? И сколько часов я была в отключке, но, когда дверь в палату открывается и на пороге показывается Тахиров мне кажется, что он — тоже мираж, плод моей больной фантазии.
Он медленно
— Привет, — произносит хриплым голосом, когда я выныриваю с кровати и сажусь, откинув одеяло.
Выгляжу, должно быть, не очень, но мне плевать. Поправляю края больничного халата, откидываю назад спутанные волосы.
— Что с моей дочерью?
Он, конечно же, не доктор, но, уверена, знает о моём ребёнке не хуже других работников больницы. Потому что у него есть всё, чего нет у меня — деньги и власть.
— Она в реанимации, Лера, — отвечает негромким голосом.
Его слова как удар под дых. В легких становится слишком мало воздуха, чтобы нормально дышать. Я обхватываю себя руками за плечи, отвожу взгляд в сторону и начинаю мелко дрожать.
— Что будет дальше, Рустам?
— Никто не знает, — отвечает он ледяным тоном.
Винит меня в произошедшем? Я, правда, делала всё что могла.
Поднявшись с кровати, делаю в его сторону несколько неуверенных шагов, ступая босыми ногами по холодному полу. Становлюсь на колени и смотрю ему в прямо глаза, пытаясь заглянуть в душу. Она ведь у него всё ещё есть? Глаза чёрные, мерцающие нехорошим огоньком. Дикие и опасные. Я понимаю, как сильно ненавижу его. Презираю за то, что отнял у меня дом, за то, что посмел распорядиться моей жизнью и жизнью моего ребёнка. Но ради дочки я готова на всё.
— Прошу, Рустам, сделай что-нибудь. Я же знаю, что ты можешь, — шепчу тихим и вкрадчивым голосом, словно сумасшедшая. — У тебя есть деньги, возможности… Прошу, не дай ей умереть! Она — всё, что у меня осталось — без неё я просто не смогу жить дальше. Дышать не смогу…
Касаюсь рукой его колена и жду, что он оттолкнёт меня, но Рустам ничего не предпринимает. Только прищуривает глаза и наблюдает.
— Ты же всесильный, мать твою! Сделай хотя бы что-нибудь! Она не чужая тебе — в ней течёт и твоя кровь тоже! — пытаюсь давить на него как могу, но слёзы катятся из глаз, голос дрожит и образ Тахирова становится нечётким. — Я готова на всё, Рустам! Хочешь… меня хочешь? У меня ничего нет за душой, но ты можешь делать со мной всё, что угодно — я на всё согласна. Сделай меня своей рабыней, убей, казни… Только спаси её, умоляю!
Рустам поднимается с места. Приподнимает меня за локоть, вытирает подушечками пальцев выступившие слёзы.
— Встань, Лера. Встань. Я не Бог, увы. Но я попытаюсь.
Глава 17
— У девочки была тяжелая степень гипоксии, — сообщает доктор-неонатолог, который теперь приходит ко мне каждый день и делает отчёты по здоровью малышки. — Такое часто бывает при патологиях пуповины, при фетоплацентарной недостаточности. Мы не можем точно сказать почему именно так произошло, но сделаем всё, что в наших силах, чтобы вытащить ребёнка. Она в сознании, что уже хорошо. Дышать пока сама не может, но уверяю — самое страшное осталось позади.
Врач — молодая женщина в очках с золотистой оправой почти не смотрит мне в глаза. Делает несколько пометок в своём ежедневнике и рассказывает о том, что у них в госпитале лучшее в стране оборудование и постоянное наблюдение за новорожденными.
— Как скоро я смогу её увидеть? — прерываю поток речи, который меня мало интересует.
Я догадываюсь, что в лучшей клинике столицы не может быть плохого оборудования. Уверена, что они и правда постарались, и раскошелились на аппаратуру, но больше всего в жизни я хочу увидеть её. Надю, Наденьку, Надежду. Это имя почему-то всё время вертелось у меня в голове. Быть может потому, что она всегда была моей надеждой на будущее. А без неё этого будущего мне и не нужно вовсе.
— В реанимацию вход воспрещен. Поймите, Валерия, так будет лучше, — произносит она с легким укором. — Скоро придет Ваш лечащий врач и всё Вам расскажет.
Я расстраиваюсь, но держу себя в руках. Ведь самое главное для меня, что она все-таки жива.
***
Женщина, которая принимала у меня роды ощупывает живот, пролистывает личную историю и говорит то, отчего моё тело прошибает сильный озноб:
— Лера, я думаю, что можно готовить тебя на выписку. Что думаешь насчёт сегодня? — несмотря на то, что её лицо в мелких морщинах выглядит доброжелательным, мне хочется вцепиться в него ногтями и прокричать: "Какого чёрта?".
— Нет, — отвечаю твёрдо. — Я не уйду отсюда одна. Мне нужна моя дочь.
— Лера, у меня нет никаких показаний для того, чтобы держать тебя здесь и дальше, — по-прежнему улыбается доктор. — И, к тому же, за тобой уже приехали и ждут внизу. Я оформлю выписку и принесу её тебе через полчаса.
Она бесшумно выходит из палаты, а я падаю на подушку и хочу вцепиться руками в прутья кровати и не отпускать, даже если меня будут вытаскивать отсюда силой. Моя девочка останется здесь одна — без мамы, без родных и близких. Сердце сжимается от тоски, но я не плачу. Просто решительно жду, когда вернется доктор и я устрою здесь самый настоящий скандал.
В дверь тихо стучат и несмело приоткрывают после моего разрешения войти.
— Привет. К тебе можно? — заглядывает в дверной проём Дашка.
Я поднимаюсь с постели и бросаюсь в её объятия. Крепко обвиваю её шею, вдыхаю родной запах клубничного шампуня, плачу, смеюсь, впервые за долгое время испытываю что-то кроме боли и невыносимой тоски.
— Дашка, я так рада, что ты здесь, со мной. Ты мне нужна…
Она немного отстраняется, с грустью в глазах убирает за уши мои светлые волосы.