Коплан возвращается издалека
Шрифт:
— Вполне возможно, с улыбкой согласилась она. — Но выбор сделан, и обратного пути нет. Если по истечении испытательного срока Старик возьмет меня на постоянную работу, я буду трудиться на него всю жизнь.
— Хорошо сказано, — довольно сказал Коплан. — Люблю людей, горящих священным пламенем служебного рвения. А теперь вернемся к нашим баранам…
— Хорошо, — кивнула она и, усевшись в кресло, застегнула браслет на запястье. — В Женеве я не только занималась любовью с Кониатисом, я еще и работала. Отель предоставил нам портативную пишущую машинку, и я напечатала кучу бумаг, хотя, к сожалению, не смогла снять с них копий: Кониатис увез и напечатанное, и копирку, и оригиналы моих стенограмм. В общем, там говорилось о редкоземельных металлах: цирконий, бериллий, марганец, нигерийский цинк, кобальт и прочее. И сплошь специальные словечки, которые встретились мне впервые в жизни и звучали для меня как китайская грамота: компенсация по лизингу, перевод на арендованные счета, гарантия под поручительство, расчетные таблицы ферросплавов, не подпадающих под ГАТТ [2]
2
Генеральное соглашение о тарифах и торговле.
, а то и почище. Даже при блестящей памяти запомнить всю эту ахинею невозможно.
— Он не обмолвился, для чего предназначались эти заметки?
— Нет, но я знаю, что он встречался с американцем по имени Стюарт Доки, который находился в Женеве как американский внешнеторговый эксперт. Кроме того, вчера вечером мы ужинали с Ванко Маничем, югославским дипломатом.
— Опять Югославия, — задумчиво проговорил Коплан. — В Риме Кониатис тоже встречался с югославами.
— И завтра утром он на сутки улетает в Белград.
— Повтори, что он рассказал тебе, вернувшись из Рима.
— Могу близко к тексту. Он обнял меня и сказал: «Моя красавица, ты приносишь мне счастье. Я только что одержал в Риме одну из самых блестящих побед в своей жизни. Преодолею еще одно препятствие — и величайший подвиг будет совершен».
— Туманно и ни о чем не говорит, — вздохнул Коплан.
— Позднее он объяснил, что у него вышла очень неприятная беседа с каким-то страшно упрямым стариком, но ему все же удалось расколоть его на полмиллиарда… Кажется, он рассуждал еще о ниагаре твердых, как кремень, дойче марок, но я не уверена, связано ли это с тем стариком.
— Думаю, связано, — ответил Коплан. — Старый упрямец держит в кармане все немецкие банки и ворочает сказочным капиталом… А что это за последнее препятствие, о котором толкует Кониатис?
— Понятия не имею: он не уточнял. Думаю, что решающий этап — Уругвай. Кониатис обладает удивительной особенностью: он неизменно совмещает дела и развлечения. Вообще же это невероятно собранный человек. Все поездки, встречи, переговоры, обеды — все раскладывает в голове по полочкам, все у него синхронизировано, прохронометрировано, рассчитано до мельчайших деталей. Очень головастый месье!
— Все больше и больше в этом убеждаюсь, — ухмыльнулся Коплан. Он пригубил виски и закурил «Житан». Моник ироническим тоном возобновила беседу:
— С тех пор, как я состою в интимной близости с Кониатисом, мое мнение о мужчинах сильно изменилось. До этого я не слишком уважала мужской пол. Теперь же, честно говоря, не думаю, что женщина, даже умнейшая, могла бы сравниться с Кониатисом.
— В каком смысле?
— Не знаю… Он — само совершенство. Он ухитряется вести свои дела с неподражаемой энергией, оставаясь при этом непринужденным, легким на подъем, внимательным. У него острый ум, не засыпающий ни на минуту, при этом он не теряет юмора, критичности, свежести чувств и любовного пыла. Ко мне он привязан, как ребенок. Например, стал курить только «Кен г», потому что я не курю других сигарет. Это, конечно, мелочь, но ведь при этом он ворочает сотнями миллионов. Такие мелочи говорят о многом.
— Я в конце концов начну восхищаться Кониатисом, если ты и впредь будешь восхвалять его всякий раз, стоит разговору коснуться его, — проворчал Коплан.
— Если бы ты мог испытать хоть чуточку ревности, мое счастье было бы полным, — заявила она с шаловливым блеском в глазах.
— Вот-вот, — огрызнулся Франсис, — продолжай кривляться. Учти, заработаешь порку. Я уже говорил тебе, что не терплю кокеток.
— А я обожаю, когда меня шлепают, — поведала она насмешливо.
Коплан встал и осушил рюмку.
— Поеду к Старику, — сказал он. — Когда вернется твой необыкновенный возлюбленный?
— В пятницу вечером. Я же пока займусь сбором вещичек для отпуска в Пунта-дель-Эсте… Патрон выдал мне щедрые премиальные. Специально на представительские расходы… Я смогу накупить массу вещей. Он хочет, чтобы я выглядела элегантной.
— Когда отъезд?
— Седьмого, в десять утра. С двухдневной остановкой в Нью-Йорке. В деловых целях, разумеется.
Глава XII
Прослушав запись разговора между Копланом и Моник, Старик поморщился. Длинная пауза, прерываемая вздохами, последовавшая за первыми же репликами, ошарашила его. Он выключил магнитофон.
— С какой стати? — вскипел он. — Вы могли бы стереть это место. Откровенно говоря, Коплан, вам недостает такта и стыдливости.
— Я думал, что вас особенно заинтересует именно это место, — невозмутимо возразил Коплан.
— Позволяете себе Бог знает что! — заявил Старик и передернул плечами. После чего пленка вновь пришла в движение. Прослушав запись целиком, он не мог скрыть удивления: — Вы не сказали ей, что в Риме за Кониатисом велась слежка?
— Нет, я подумал, что лучше сперва посоветоваться с вами.
Старик почесал в затылке.
— Да уж, — сказал он, — оружие обоюдоострое. Она еще слишком неопытна в нашем деле, чтобы сохранить естественность, узнав об этом. А вы как считаете?
— Думаю, предпочтительнее было бы предупредить ее, не открывая всей правды.
— Подходящий вариант. И напомните ей об осторожности, ибо она, по-моему, нуждается в таких напоминаниях. Судя по услышанному только что, она слишком раскованна, слишком беспечна. Будто уже не помнит о двусмысленной роли, которую она играет по отношению к Кониатису.
— Верно, она сильно изменилась, — согласился Коплан, — но не до такой степени, чтобы забыть о задании. Меняется ее настроение, но не склонности. Сварливая, вечно хмурая особа превращается в роскошную девицу.
— Да, я заметил, — сказал Старик. — Она не устает твердить, что счастлива. Кстати, ответственность за эту перемену она возлагает на вас.
— Все, знаете ли, относительно, — скромно молвил Коплан. — Но меня задело другое: мы ведь допустили промах.
— Промах?
— Да. Упущение. Надо было снабдить ее штуковиной для записи разговоров. Уверен, что, знай мы полное содержание текстов, которые диктовал ей Кониатис, это подсказало бы нам многое, чего она не смогла уловить.