Коплан возвращается издалека
Шрифт:
Уругваец посмотрел Франсису в глаза:
— Думаю, вы поступаете неразумно, отказываясь отвечать на мои вопросы, месье Коплан. Дело очень серьезное, и я позволю себе отметить для вашего сведения, что, на мой взгляд, молчание в вашем положении — далеко не лучшая тактика зашиты.
— Что вы, какая тактика! — отмахнулся Коплан. Она нужна обвиняемым.
— Вы привлекаетесь в качестве обвиняемого по делу о соучастии в убийстве.
— Первая новость. Буду вам весьма признателен, если вы подскажете мне, о чем идет речь. Кто кого убил?
После секундного молчания уругваец ответил:
— Расследование еще не закончено.
— В таком случае мы вернемся к этому разговору, когда придет время.
— Вы даже не хотите подтвердить факт знакомства с мадемуазель Моник Фаллэн?
— Я стану отвечать на ваши вопросы, когда они будут задаваться лицом судейского звания в присутствии адвоката. Настаивать бесполезно.
— Прояви вы добрую волю, я бы смог смягчить режим вашего заключения.
— Я не возражаю против спартанской обстановки. Если не считать мигреней, которые я связываю с ударами, нанесенными мне по голове, я нахожусь в прекрасном состоянии здоровья.
В голосе молодого человека зазвучали более серьезные нотки:
— Если вы будете упорствовать и отказываться отвечать, то вынудите нас заставить вас говорить весьма неприятными для вас методами.
— Я не особенно к этому стремлюсь, но воспротивиться все равно не смогу, так что попробуйте. По натуре я не болтлив; моя разговорчивость убывает еще больше, когда ко мне применяют противные естеству методы.
Решимость и уверенность, которыми был полон взгляд узника, подействовали на уругвайца.
— Ваша приятельница Моник Фаллэн обвиняется в убийстве американского гражданина но имени Рассел Борнштейн. Вы же выступали вдохновителем убийства.
— Всего-то! — проронил Франсис, скорчив удивленную гримасу. — Правосудие вашей страны не медлит с выводами.
— Будете отрицать?
— Сильно сказано! Я не знаю, вот точное слово.
— Если вы хотите снять с себя подозрение, у вас имеется единственный выход, месье Коплан: помочь нам пролить свет на это дело. Скажите нам, где скрывается мадемуазель Фаллэн.
— Так она скрывается?
— Мы уверены, что она не могла пересечь рубежи страны. Тем не менее отыскать ее не удается.
— Я совершенно бессилен ответить вам. И дело вовсе не в системе защиты, ибо я готов торжественно поклясться, что не знаю, где находится Моник Фаллэн. Я достаточно в своем уме, чтобы сообразить, в чем состоит мой подлинный интерес, можете мне поверить.
— Тем хуже, — вздохнул молодой человек.
Явившиеся по его вызову охранники водворили заключенного в камеру.
Минула целая неделя. Если не считать стражников, безмолвных, как рыбы, Коплан не видел ни души: ни полицейских, ни судейских чинов, ни начальника тюрьмы, ни защитника. Разрешения на прогулки в тюремном дворике он так и не дождался.
Но в пятницу под конец дня его вновь вывели из камеры и пригласили на допрос. На этот раз за белым деревянным столом восседало трое: один из них — молодой уругваец, знакомство с которым состоялось восемью днями раньше, двое других — высоченные здоровяки, старше по возрасту и определенно менее расположенные миндальничать. По виду их вряд ли можно было принять за латиноамериканцев.
Коплану велели сесть на стул лицом к столу.
— Мое имя Гордон Ридс, мистер Коплан, — пошел в наступление наиболее мускулистый из двоих атлетов. — Я чиновник правительства США. А это мой соотечественник Элмер Брофи из министерства финансов. Ридс говорил по-английски, обращаясь к Коплану как к старому знакомому.
— Будучи детективом, продолжал он, — мой друг Брофи получил официальное задание расследовать убийство Рассела Борнштейна, влиятельного американца из министерства экономики. Вы ведь знаете наши правила, не так ли? Когда речь идет о правительственном чиновнике, дело ведет не ФБР, а «ребята казны» — секретная служба при министерстве финансов, расследующая также финансовые махинации, участвующая в борьбе с торговцами наркотиками и оружием.
Коплан кивнул.
— Между прочим, вам привет от генерала О'Хары, — продолжил Гордон Ридс. — Выходит, вы с ним закадычные друзья?
— Действительно, имею такое удовольствие и честь.
— Эта дружба может сослужить вам службу, чтобы вытянуть вас из ямы, в которую вы угодили! — прорычал Ридс. — Я тоже сделаю все, что смогу, но без гарантий.
Мысль Коплана заработала с предельной интенсивностью.
В серо-голубых глазах Ридса он видел серьезность, не предвещавшую ничего хорошего.
Ридс продолжал:
— Я позволил себе сообщить инспектору Альфредо Лагуарда (он указал на уругвайца) вашу истинную профессию, полагая, что ему, как и нам, необходимо четко разбираться в ситуации. И очень рекомендую вам ответить на вопросы инспектора.
Альфредо Лагуарда, наблюдавший за узником, вступил в разговор:
— Расскажите, что вы делали на вилле «Флор-дель-Потреро» в ночь с двадцатого на двадцать первое февраля, когда вас задержали мои люди?
— Я хотел разузнать, как поживает Моник Фаллэн, — выпалил Коплан, решив больше не вилять.
— Следовательно, вы признаете, что знакомы с ней?
— Да.
— И отлично. По моим сведениям, вы состояли с ней в связи. Не хотите ли уточнить характер этой связи?
Коплан, заколебавшись, бросил взгляд в сторону Гордона Ридса, и у него сложилось впечатление, что американец побуждает его не играть в прятки.
— Моник Фаллэн находится здесь с заданием, а моя роль — наблюдать за ее работой.
— Могу я узнать, по какой причине СДЕК засылает сюда двоих своих агентов?
Коплан почуял ловушку. Признание принадлежности к иностранной секретной службе грозило десятью, а то и двадцатью годами тюрьмы. Поэтому он поспешил с уточнением: